знать о своем приземлении даже легким стуком, не вызвав ни кряканья, ни кваканья, ни всполоха крыльев, ни шороха испуганного зверя.
– На фиг всю эту дрянь, – засмеялся Слава. – А то выглядим как первобытные люди.
Все весело загоготали, посмеялись-посмеялись и понемногу успокоились. И тогда Алик приступил к делу: встал враскоряку, широко расставив ноги, так, что его костюмные брюки в полосочку натянулись до предела, громко крякнул и вскинул себе на плечи самый увесистый из мешков. И вот он уже идет под горку, приминая по дороге мох и траву На обратном пути я не узнал ни одного из тех мест, по которым мы шли сюда. С таким же успехом мы могли бы еще месяц идти вглубь тайги.
Никита позаботился о том, чтобы никто не шел с пустыми руками. На очередной стоянке он нашел две толстые трухлявые березы, с немалыми трудами повалил их на землю, причем верхушка первой чуть не спланировала ему самому на голову, а второй – на голову Алика. Когда же деревья упали, он ножом отрезал оба конца обоих трухлявых стволов, оставя лишь метровой длины полые цилиндры. Мы общими усилиями обстукали стволы, вытряхнули труху и получили таким образом что-то вроде заготовок для гигантских туесков. В основании каждой мы выдолбили отверстия и так пропихнули в них веточки, чтобы получилось что-то вроде сита на дне, после чего на эту решетку накидали горсти мха. Под конец напихали в эти тубусы шишки и теперь двое из нас, вместо мешков, тащили большие белые стволы, забитые до краев шишками.
Мы шли сквозь хилый лес точно цепочка муравьев, несущих на себе листья, палочки и траву. Дождь напрочь изолировал нас друг от друга, и лишь время от времени до моего слуха доносилось сопение и учащенное дыхание кого-нибудь из попутчиков. Мы с трудом взбирались на очередную возвышенность, с облегчением спускались, ну а там уж, как правило, приходилось преодолевать бурные ручьи. Послышался лай, мы остановились. Рядом стоял чум Муктов, ниже можно было заметить зеленый парус Хукачаров. Вокруг нас бегали собаки, а одна вдруг бросилась всем лизать руки, как будто хотела понравиться измотанным дорогой людям.
– Алкоголики! – ворчал Дмитрий Николаевич.
Было холодное утро и хоть солнце слегка пригревало, надо мхом меж деревьев стоял белый туман. Со стороны чума Муктов доносилось ворчание пса, которому слабо вторил другой. Дмитрий лишь качал головой и точными ударами кромсал толстые поленья в мелкую щепу Я подошел к дереву, под которым лежал привязанный на ночь Султан. Сейчас он был похож на шерстяное одеяло, которое забыли снять с балкона во время дождя – мокрый, весь в маленьких капельках на свалявшейся в валенок шерсти. Заметив, как я потянулся к узлу, он сначала так ощерил клыки, что я не на шутку испугался, но потом он опустил свои полтора уха, давая понять, что вовсе не собирается нападать на меня. Он опустил голову, а я не без труда распутал намокший узел. В костях чувствовался ночной холод, сковывавший движения. Изо рта шел пар. Я откинул брезент и взял металлическую канистру. Погруженный в теплый сумрак палатки, спал Максим.
– Муля хынем! – обратился я к Дмитрию.
– Иди,