товарищей». «А что такое акселерат?» – спросила мама.
Иногда я скрывался в ванной, пока Сидни, наш уборщик, личность скандальная, пил там чай. Каждое утро он разбрасывал горсть спитого чая по коридору, а потом гонял чаинки шваброй, собирая с пола пыль. Лет шестидесяти, мускулистый, с наколками на руках, он дослужился до капрала в какой-то интендантской части, но любил намекнуть на собственное активное участие в «заварушках».
Заодно приходилось выслушивать его похабные истории. Однажды в ванной я оказался в обществе Бэтли (уж не знаю, как и его туда занесло), мы сидели на деревянной решетке у ног оратора.
– Был я тогда в увольнительной, – начал Сидни, – и отловил одну пташку, слово за слово, ну и залез я на нее, а она: «О-о, Сид, не надо, умоляю», а я ей: «Я только кончиком». – «Ну, хорошо, Сид». Ну, я и дал ей жару, пока не отстрелялся. Она: «Сид, ты же обещал только кончиком!» – «Ты, видать, ослышалась, детка, я сказал, только кончим».
Сид зашелся хохотом до надсадного кашля, а после подытожил:
– А теперь, салаги, полное внимание. Средняя глубина женской манды девять с половиной дюймов. А елда у мужика – в среднем дюймов семь.
– Правда?
– Ну. Стало быть, в одной только Англии почти сто пятьдесят миль этого добра даром простаивает…
– Вот это да, Сидни! Сто пятьдесят миль пустой м…
– Так что не теряйтесь, на вашу долю всегда хватит.
Мы с Бэтли смотрели на него, как мальчишки на холсте Милле «Детство Уолтера Рэли» смотрят на моряка. Хотя вряд ли морской волк на картине просвещал их именно в этом вопросе. Впрочем, с моряков станется.
На время каникул я про Чатфилд забывал. Выкидывал его из головы, как только входил в наш дом на Трафальгар-террас. Это я всегда умел – притворяться, что ничего не происходит. Попробуйте вспомнить, что вы делали в последние полчаса, – уверены, что вспомните все? Ведя, например, машину на скорости восемьдесят миль в час, вы же не думаете о том, как ваш мозг, взаимодействуя с руками и глазами, заставляет вас исполнять точнейшие движения, чтобы вы не угробили ни себя, ни других? Вы думаете совсем о другом. О музыке по радио. О планах на вторник. Или с кем-нибудь мысленно беседуете. Большую часть того, что мы делаем, мы вообще не осознаем.
Когда начиналась последняя неделя каникул, у меня пересыхало во рту. И пропадал сон.
Возвратившись в Коллингем, я часто писал маме, иногда Джули. Отвечала мама редко, пропадала в своей гостинице, и я понял, что для нее написать мне письмо – лишь очередная забота в череде других.
«Дорогая Джули, – писал я тогда, – как дела? Только что занимался латынью, читал про римлян, про их историю. Римляне – это древние итальянцы, они когда-то завоевывали другие страны. Помнишь официанта из кафе «Оазис» рядом с кино? Так вот он – римлянин. Живу я тут весело. Придумал интересную игру. Скрутил несколько пар носков в один клубок. На кирпичной стене есть пятно, в него я и стараюсь этим мячом попасть. Сражаются две команды, типа звери против птиц.