усилия пользы принести не могли, я оставалась неподвижна, я молчала в то время, когда мне хотелось говорить, и улыбалась тогда, когда хотелось плакать…
– Но мне жаль расстаться с Милочкой, я так люблю ее, привыкла к ней, – тихо возразила Ната.
– Коли жаль, так не устраивай лотереи, никто тебя не неволит.
– А та бедная женщина с бледным лицом и впалыми глазами, а ее оборванные, полуголодные дети… ты ведь их не видела, значит, не можешь себе представить, до чего они жалки.
– Не видела, но судя по твоим словам легко воображаю и нахожу, что не помочь им в их трудные минуты грешно и стыдно…
– Барышня, сейчас приходила женщина, которая была сегодня утром, – прервала разговор девочек показавшаяся на пороге горничная, – я сказала все, что приказано, и если бы вы видели, как она обрадовалась, как благодарила вас, Веру Ивановну, как молилась Богу!
Ната смотрела на горничную какими-то особенными глазами, – не трудно было догадаться, что в ней происходила сильная борьба, что ей очень жаль бедную женщину, жаль деток, что ей хочется помочь им, и в то же самое время тяжело, непроходимо тяжело расстаться со мною!
Трудно передать то, что я чувствовала в эту минуту: так бы вот и бросилась на шею моей дорогой Нате, так бы и расцеловала ее за чистое, доброе сердечко, хотя именно это-то чистое и доброе сердечко и приносило мне теперь столько горя. Несмотря на то, однако, приготовление к предстоящей лотерее с каждым днем все усиливалось.
Ната и две ее любимые подруги, Сонечка Лебедева и Тоня Томилина почти постоянно находились у нас, толкам, разговорам не было конца; меньше всех подавала голос Ната, и чем ближе подходило время розыгрыша, тем становилась задумчивее… А я-то… я, несчастная, ни одной ночи не могла уснуть спокойно!
Но вот, наконец, наступил роковой день, в который был назначен розыгрыш.
Ната проснулась раньше обыкновенного, осторожно спрыгнула с кровати и тихою стопою подкралась ко мне.
– Глазки твои открыты, не спишь, – сказала она, крепко прижимая меня к груди, – дорогая, хорошая моя Милочка… если б ты знала, как я страдаю… но что же делать, как быть, отказаться от лотереи невозможно, точно так же, как невозможно оставить несчастных детей столяра Ивана умереть с голоду… Мы должны расстаться… А впрочем, кто знает, может быть, я сама тебя выиграю… мама обещала взять на мое счастье два билета… О, как бы это было хорошо!
Последние слова Наты ободрили меня, я ухватилась за них, как утопающий за соломинку…
Мне почему-то начало казаться, что это будет непременно так; при одной мысли о возможности жить прежнею жизнью, я уже считала себя почти счастливою; что же касается Наты, то она как будто мало на это надеялась и, печально склонив головку, смотрела на меня полными слез глазами.
– Барышня, вставать пора! – окликнула ее горничная. – Да вы уже не спите!
– Давно, – отозвалась Ната.
– Что так?
– Скучно, Надя, ужасно скучно.
– Чего?
– Не хочется