шерстяной материи с цветочками на платье, потом платок большой головной такой же.
– Ну что ж, посылай. И то надо сказать, понапрасну только крик подняли на все село. Скажи, пожалуйста, добродетель у них у всех какая, так все в святые и метят! А поглядеть если на всех их, то почти всякая из них как была шлюхой, шлюхой и осталась. Ну да ладно, сколько капиталу требуется, чтобы успокоить маменьку?
– Рублей шесть потребуется.
– Надо тоже ублаготворить и дядю Елизара. Купи ему трубку, серебром отделанную, с такой же крышечкой, шелковый пояс с молитвой, это он любит, ну, рубаху бамазейную, что потеплее… Словом, бери из сундука красненькую. Пока я буду отдыхать, ты успеешь вернуться и самовар поставить.
Марья поцеловала мужа в последний раз (именно последний, потому что ей пришлось увидеться с ним через два года с лишним) и при этом, склонив голову на его груди, глухо зарыдала.
– Господи! Что это с тобой сегодня? – воскликнул в испуге Дементьев.
– Милый мой! Не могу перенести того, как меня обнесли. четвертый год я обвенчана с тобой, все верной женой была, а тут вдруг…
– Да полно тебе, успокойся, ничему я этому не верю.
– А завтра поверишь! Как пойдешь к Матвею, так и поверишь… Вот про это самое давеча мне Олимпиада Павловна и упреждала. Несдобровать тебе, говорит, у них, говорит, с Телегиным и Ковалевым одна шайка мазуриков! Им, видишь, тебя выжить из дому охота, вот и подымают такой скандал. Матвеич очень хорошо знает твой характер и так подстроил дело, что комар носу не подточит. Я тебе вот что говорю, если Бог даст, все обойдется благополучно, то первым долгом гони из дома этих Ковалева и Телегина. Чтобы ихним духом не пахло!.. Олимпиада Павловна тоже уйти от них норовит, не может она перенести ихних воровских делов, я, говорит, из-за их, подлецов, в тюрьме сидеть не намерена. А кому знать ихние дела, как не ей. С ними же вместе и живет.
– По правде сказать, и я тут замечаю что-то неладное, – сказал Иван, закуривая новую папироску. – Все жильцы в доме живут обыкновенно, люди как люди, а эти – как мыслете… Те уходят на службу или по делам утром, а эти утром только еще возвращаются. Попробуй спроси их, откуда они, где путаются по ночам, сейчас в амбицию. Какое тебе дело и все такое. А раз Олимпиада Павловна так про них говорит, что это одна мошенническая шайка, да еще сама хочет уйти от них, то это надо иметь в виду. Сегодня же сделаю заявление в участок, что у нас живут подозрительные жильцы. А ты тем временем упреди эту барыню.
– Хорошо!
Пока Иван говорил все это, Марья вынула из сундука деньги, пересчитала их и положила в кошелек. Затем она стала надевать на себя платок и шубку.
– Тебе самому ничего не нужно покупать? – спросила она, стараясь говорить спокойно.
– Да почти что ничего… А, впрочем, захвати полфунта табаку «шапшал» и тысячу гильз в коробочке.
– Больше ничего? – спросила она, взявшись за ручку двери и смотря на мужа.
– Больше ничего.
– Ну, прощай!
Она издалека перекрестила его и, отворив дверь, быстро