чувства. В сердце Смелой любви к нему не было.
Потом его забрали в армию. Перед отъездом он умолял ее не делать глупостей и дождаться его, но Смелая тут же выскочила замуж за городского заезжего парня.
Их брак продлился недолго – новоиспеченный муж сбежал в город, успев пропить подаренный на свадьбу холодильник и прихватив с собой совместно нажитый телевизор. Что-то сломалась тогда в душе у Смелой.
Через полгода случился в ее жизни еще один брак – такой же кратковременный и нелепый, разрушивший все ее внутренние механизмы и запустивший необратимый процесс самоуничтожения.
Он вернулся из армии и не узнал свою любимую. Смелая, уставившись пустыми глазами в стену и криво улыбаясь, отвергала все – и его любовь, и заботу, и даже дружбу.
Днем она закрывалась в доме, ночью шлялась по деревне.
Он искал ее по кустам и приносил домой, напившуюся до беспамятства. Вытаскивал любовь своей жизни из чужих постелей, бил мужицкие морды. Приводил ее в чувство, орал, ругался, умолял. Но ничего не мог сделать.
Смелая гнала его от себя и сходила с ума в одиночестве, не принимая ничьей поддержки и не пытаясь спастись самостоятельно. На смену неудавшимся попыткам суицида приходили жестокие загулы.
Однажды Гордая приехала и увидела – Смелой больше нет. За замызганным столом сидела Пропащая, хлестала из стакана самогонку, запивая сырыми яйцами прямо из скорлупы, и показывала свои изрезанные лезвием вены. Из сарая доносилось жалобное мычание коровы.
Пропащая рассказывала о призраках, которые донимали ее по ночам и не давали жить.
«Я сама их позвала – поманила, когда уходила с кладбища. Думала, хоть будет с кем выпить. А они… прячутся от меня, бегают по дому, ведрами гремят. Прабабка все время грозит кулаком из чулана, бабка стонет да охает, тетка в окно скребется, а мамка косу свою забрала и не отдает. Хулиганят, изводят меня»
Гордая уговаривала ее сойтись с ним, но ответ был коротким: «Он мне как брат, да еще вредный, как черт! Я с ним с ума сойду»
«Уезжай в город! Учись, устраивайся на работу!»
«А корову я кому оставлю? На мясо, да? Буренку мою, кормилицу? Подругу мою верную?»
«Сука! Подои хоть ее, корову свою!» – кричал он ей, забираясь в дом через окно. Пропащая горько вздыхала и, пошатываясь, шла доить свою Буренку. Вернувшись в дом, падала в разобранную им постель и сразу засыпала.
Он провожал Гордую домой и всю дорогу, опустив голову, с горечью твердил: «Ненавижу ее. Ненавижу. Сука. Гадина. За что только люблю ее, дуру эту? За что?» В 33 года жизнь Смелой оборвалась, затянувшись петлей кожаного ремня вокруг изрезанной лезвием шеи.
Ее похороны были не менее страшными, чем смерть. Дождь лил, как из ведра, подъехавший к дому автобус вдруг сломался, и мужики почти километр тащили на себе гроб. Несколько раз, поскальзываясь в грязи, они роняли Смелую на дорогу. Он ловил ее, поправлял