дразнил прозектора магистром танатологии. Только Роман, хоть и имел отношение к этой науке, но достаточно опосредованное, как он решил лично для себя. Когда-то он был травматологом, теперь приходится изучать материалы и по этой скорбной части, но это лишь дань профессии. Конечно, танатология, то бишь, наука о смерти, являлась иногда неотъемлемой частью всего массива производимого им труда, но не доминирующей и не превалирующей. Прозектору нравилась именно практика.
И на то были особые резоны.
Обычно, в таком заштатном городке как рождалось, так и умирало в день не более полудюжины человек, а часто и меньше. И в основном по причинам, не требующим вмешательства. Хоть и веяли время от времени наставления сверху о необходимости контроля и статистики, например, рака. Только кто станет истово упираться в эти исследования в таком городке, как Китеж? Любой врач скорой помощи, прибывший к давшей дуба старушке, мог сам написать заключение. Исследования на туберкулёз, СПИД и прочие тревожные болезни давно перестали иметь важность и обязательность. Поэтому большинство клиентов Романа Андреевича проходили мимо его никелированного стола под лампами. А резал и описывал собственноручно он только случаи загадочные, сомнительные и таинственные, когда обойтись без исследования оказывалось никак невозможно. И таких для его удовольствия тоже всегда находилось достаточно, выбирая из всего многообразия поступившего материала.
Вот и сегодня перед ним лежал на каталке труп молодого человека, двадцати пяти лет, судя по сопроводительной записке, сына известного китежградского воротилы-цеховика, а в официальных кругах, успешного предпринимателя, Семёна Панкратова, известного так же, как авторитет Панкрат. При жизни сынок отличался завидным раздолбайством, олицетворяя собой картину, как не надо жить, если не хочешь умереть молодым и в страшных корчах. Бесконечные фестивали вечеринок, часто оканчивающиеся потом отлёживанием под капельницей в соседнем наркологическом корпусе или походом к венерологу в параллельном блоке больницы. А часто и то, и другое вместе. Плюс, всевозможные запрещённые препараты и вещества, весьма широко расширяющие сознание. Жаль вот, что к просветлению они сынка авторитета не привели, а скорее всего наоборот, загнали на каталку к Роману Андреевичу, под мёртвый равнодушный свет белых прожекторов прозекторского зала.
Патологоанатом прошёл к окну, взглянул на разорённый пакет чипсов, положил руку на округлое тельце маленького магнитофона, стоящего рядом. Вздохнул, проводив силуэт улепётывающей птицы. Пошевелил пакет, потом щелчком ногтя толкнул выпавшие листочки чипсов за окно.
– Опять Женька намусорил, – хмыкнул он сам себе под нос. – Вот же свинтус!
Женькой звали ночного санитара, подвизавшегося подработать, пока не минет срок его обучения. В учебный год днём он перманентно посещал лекции в училище, чередуя их с загулами