называли себя те скопища «сабель и ружей» свирепых башибузуков, пытавшихся захватить власть в Хунзахе − столице Аварского ханства в период безвластия73, когда в результате кровной мести был убит в мечети второй имам Гамзат-бек, беспощадно вырезавший перед этим всю ханскую власть. Шамиль сурово и кроваво, как и пристало Кавказу, положил конец их бесчинствам.
Абреками называли и горских «Робин Гудов», разных мастей заступников простого народа, боровшихся свинцом и сталью, хитростью и обманом против горской знати и государевой администрации74.
Царское командование величало абреками всех немирных горцев, совершавших набеги, во все три периода Кавказской войны. Имелись в виду горцы, не входившие в имамат Шамиля; порою в абреки записывали и наиба имама − аварского льва Хаджи-Мурата за его дерзкие и грабительские набеги, как, впрочем, и других отчаянных горских сорвиголов.
Существуют в горах и другие «цвета» и «оттенки» абречества75, однако абреческая судьба Дзахо Бехоева сводилась к самой расхожей кавказской правде: «Был человек, и нет человека», ушел человек в горы из-за крови − «за кровь». «По трагическому стечению обстоятельств…» − обыкновенно в таких случаях выводило в учетном «гроссбухе» сонное перо царской канцелярии.
В кавказской песне звучит тот же вердикт, только омыт он слезами и горской кровью, которая «…и сейчас остается прежней: это − альянс воды горного ручья с искрами, исторгнутыми ударом железа о кремневую скалу»76.
Он был обычный человек,
Теперь кричат ему: − Абрек!
Любимую спасая,
Убил он негодяя.
Исполнил он мужчины долг,
Теперь скитается, как волк.
Поступок был прекрасен,
Но стал он всем опасен.
Нет ничего − осталась честь.
А след взяла слепая месть.
И нет нигде покоя,
Как вечному изгою…
* * *
…Знал эту песню и Джемалдин-бек. Хорошо знал. С детства знал. Но… знал и то, что пока Дзахо-канлы не будет убит, не будет положен конец и кровомщению. Никакой алым или дият, взысканный с рода Бехоева, не охладит его сердце. За убийство соплеменников, за бесчестье для целого тейпа ему, Ахильчиеву, как самом ближайшему родственнику, не только дозволялась, но и вменялась священная обязанность найти и убить виновника без всякого суда или разбора дела… Адат77 велел, адат указывал: «В случае, если мужчина убьет соплеменника-одноверца, а потом скроется, с него трехмесячный штраф и семеро кровников. На того, кто не подчинится сему решению, падает двойная кровь и двойной бук − расходы по ранению или смерти»78. В подобных случаях скоро мириться с кровником или его родней, брать ыкуп или удовлетворение для обиженной стороны было бы постыдной слабостью и малодушием.
Знал Джемалдин-бек и то, что кровная вражда и семейные распри между сильными тейпами тянулись порой