взглянул на парашют.
– Экстремалом увлекаешься? При прыжке сломала?
– Нет. Я такой родилась. Моя мама… Все торопились на первомайскую демонстрацию…
– В колонне затоптали? – поразился Николай.
– Нет, – помотала головой Люба.
– За вином в толпе покалечили? Тогда ведь порядка за вином не было ни фига.
– То и обидно, что толпы никакой не было. Я одна. И вот…
Николай взял Любу за талию, сказал «Держись за меня» и, прижав ее одной рукой к себе, другой подхватил под колени. Люба прильнула к Николаю крепко, как мокрый подол к ногам тонущего. Она дерзко, словно мародер, воровала его запах. Сколько можно украсть за секунду, по истечении которой Люба оказалась сидящей на капоте? Смотря что красть! Бумажник завалит счастьем на неделю. А вмятина запаха в сердце? От нее не избавишься и через семь жизней, даже когда так устанешь любить, что захочешь ненавидеть. Но Люба не знала о том, что любовь дает метастазы, и жадно вдыхала ее губительный запах.
Николай снял с багажника коляску. Пересадил в нее Любу.
– Может, подвезти? – без энтузиазма предложил он.
Люба, кстати, не заметила, что без энтузиазма. Она уже не различала оттенков голоса любимого – метастазы!
– Не надо, – ответила она, имея в виду: «Ну предложи еще раз! Скажи: никуда я тебя не отпущу».
– Тогда – пока!
И Николай уехал. Он был добрым. Но отходчивым.
Люба положила руки на ободы колес и поехала в сторону города. За коляской молча волочился парашют.
Глава 3
ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО ЗВЕЗДАМ
– Надежда, не волнуйся, – взволнованно сказал Геннадий Павлович Надежде Клавдиевне. – Любовь – большая, самостоятельная.
– Любовь – наивная, безрассудная, – не слушала мужа Надежда Клавдиевна. – Всем верит!
– С каких пор верить людям стало плохим качеством? – упорствовал Геннадий Павлович.
– С тех пор, как люди начали врать.
– Я уверен, она сумеет отличить правду от лжи. Любовь – не дура. Дурой ей не в кого быть, она – моя дочь.
– Ну-у! – Надежда Клавдиевна театрально развела руками. – Если в тебя! Теперь я спокойна. Далеко она не уйдет – обдурят на первой же остановке. Я – спокойна. Пусть уходит. Если Любовь в тебя, вернется через сутки без денег и вещей. Все посеет, все!
– Что я посеял, интересно?
– Забыл? – саркастически спросила Надежда Клавдиевна.
– Сколько можно затыкать мне рот трусами?! – возмутился Геннадий Павлович.
– А сколько раз можно терять в бане трусы?!
– Я их не терял. Один раз я их нечаянно выбросил вместе с газетой…
– Это, конечно, меняет дело!
– …«Правдой», – припомнил подробности Геннадий Павлович. – Помылся. Стал собираться домой. Хвать – трусов грязных нет. Я сразу почему-то подумал, что вместе с газетой их выбросил. Как сейчас помню: вышел из мыльного, подстелил под ноги на пол газету. Обтер ноги грязными трусами и, видно, тут же их и бросил. Да-да! А потом сгреб газету не глядя и кинул в ведро. Главное,