выглядишь или тебя устраивает твой неопрятный вид, то тут даже дорогая одежда не поможет вместе с дорогим парфюмом. К тому же я слежу за личной гигиеной и чистотой своей одежды, мне просто даже самому было бы мерзко находиться в обществе засранцев и голодранцев.
– Тут я с тобой солидарен, – и мне на глаза попались часы, которые висели на дальней стене в ресторанчике, – а мы с тобой засиделись. Уже почти половина одиннадцатого, – я тут же подскочил и потребовал счет у официанта, не став дожидаться, пока мой завтрак снова разогреют.
– Извините, мистер, – обескуражено сказал официант, – но ваш счет уже был полностью оплачен, – официант сказал это и исчез на кухне.
– Это как? – удивился я.
– Я просто пришел сюда около семи часов утра и перемыл всю посуду, тем самым отработав наш с вами завтрак.
– У меня ведь есть деньги, зачем ты так поступил?
– Оплатите в следующий раз, так и быть, разрешаю, сэр! – в его голосе явно прозвучала легкая, еле ощутимая насмешка. Молодой человек встал из-за столика и направился к выходу. – Доброго дня, сэр!
Он ушел. Но если еще вчера парень уходил из ресторанчика легкой походкой, то сегодня он был немного загруженным, тяжелым, неказистым, словно на плечи ему свалилось много проблем, а сил их разрешить у него просто нет. Мне стало его жаль. Каждый наш разговор давался ему так же тяжело, как и мне, ведь он переживал все заново – и боль, и радость.
Как ни странно, погода предвещала дождь, становилось прохладно на улице, что позволяло мне свободно гулять по городу, думать и, самое главное, не страдать от знойного солнца. И я гулял, я думал, я впервые начал писать. Это было странно со стороны наблюдать, потому что я все время пересаживался с одной лавочки на другую, записывая по слову или строчке в своем ежедневнике. Мне приходилось записывать все, что удалось запомнить из наших разговоров. Излагать на бумаге мысли своего собеседника было невероятно сложно. И всю дорогу я сомневался, есть ли в них что-то ценное или нет?! Почему именно он, а не кто-то другой стал моим собеседником в этом городке, какой властью он обладает, что заставил меня им заинтересоваться?
И чем больше я думал обо всем сказанном утром, тем сильнее я ощущал себя простым человеком, который стал разочаровываться в самом себе, в своей жизни, в своих литературных трудах. Мои книги больше не радовали меня, ведь они превращались для меня в пепел, в череду страниц, наполненных бессмысленными буквами, которые столь же мертвы, как и камень, мимо которого я только что прошел.
Впервые я задумался о бездарности своих работ и о том, как много прибыли они мне принесли, эти самые «бездарные работы». Рейтинги моих книг были достаточно высокие, продажи, собственно, тоже. Но что это могло значить? Неужели так много людей, которые так узко мыслят, которые глупы и ничтожны. Почему в бездушных творениях люди видят величие, а в живом и настоящем не замечают и простого? Все мы слепы, впервые Библия