примут на веру – как же иначе, разве настоящий князь добровольно отдал бы не только свое оружие, но и одежду?!
Такая отмазка мгновенно обеляла его абсолютно перед всеми.
Точнее, почти перед всеми. Оставался один человек – он сам. Да еще его стыд и память об этом стыде, которую ни вытравить, ни уничтожить. Но это уже неважно, ведь он никогда и никому не проболтается – себе дороже.
К тому же и впрямь Костю сюда послали не для этого, иначе получается форменная ерунда. А останется в живых – как знать. Глядишь, изменит что-то в истории Руси в лучшую сторону. Причем проведет эти изменения в больших масштабах – ведь сколько хорошего он сделает, учитывая немалую княжескую власть.
Припомнилось ему и еще одно обстоятельство.
Помнится, Алексей Владимирович говорил, что надо спасти от преждевременной смерти каких-то людей, причем их имен он не назвал. А если подразумевался как раз будущий сын кого-то из этих разбойников?
Или даже так – сын уже есть, но если этот бандит сегодня погибнет, то и его ребенок, оставшись без отца, а следовательно, и без материальной поддержки, пропадет или умрет с голоду. Тогда все, прощай его успешная миссия.
То есть как ни крути, а надо уступать этой наглой морде, отдаленному предку современников-рэкетиров и прочих отморозков. Другого выхода попросту нет. Точнее, он есть, но глупый до наивности, а главное – ничего хорошего не несущий.
Да какого черта – в конце концов, он не князь, а учитель истории, а значит…
Константин тяжело вздохнул и стиснул зубы, мрачно глядя на вожака. Тот довольно осклабился.
Орешкину стало еще противнее.
Нет, атаман бармалеев был ни при чем – противно от себя самого, и настолько, что он, решительно выкинув из головы услужливо предоставленные оправдания и вспомнив, что «у корявой елки кривые иголки», так что нечего тут прикрываться сопливым гуманизмом по отношению к мифическим сыновьям разбойников, потащил из ножен свой меч.
Голова Константина еще продолжала гудеть, но – странное дело, почувствовал он себя значительно лучше.
Атаман презрительно усмехнулся, еще раз смачно сплюнул на землю, попав при этом на свой синий сапог, – остальные лесовики были в лаптях – и заметил:
– Стало быть, не хошь по-хорошему. Ну и зря. Ладно, коль живота своего не жалеешь, быть по сему. Купырь, Заяц, заходьте справа, а ты, Нечай, слева. Я напрямки пойду. Так оно ближе буде.
То, что происходило дальше, можно описывать очень долго, ибо это был миг Костиной гордости, миг торжества. Он все-таки не уронил княжеской чести, и осознание этого, особенно на первых порах, здорово его воодушевляло.
К тому же дрался вожак не очень умело. Видать, господское оружие попало ему в руки не так давно и в основном служило лишь вещественным атрибутом власти, так что он еще не до конца с ним освоился.
Во всяком случае, Костя довольно-таки спокойно отбил его первые два выпада, принял на кольчугу скользящий удар тесака и сам ринулся в атаку, одновременно уходя из-под удара