хотелось. Она шла прямо на меня, а приблизившись, привстала на цыпочки и чмокнула меня в обе щеки – вроде бы в щеки, но почти в губы, – и сказала:
– Бонжур, месье Арно, как поживаете? Вы, случайно, не едете в сторону Тель-Авива?
Мне бы сказать нет. Но я не мог, потому что и в самом деле ехал в Тель-Авив, на встречу с «Добрыми остатками». Это ассоциация, которую я организовал. Ну, не я один, а с несколькими коллегами. Неужели я тебе об этом не рассказывал? Значит, мы и правда давно не виделись. Поздно вечером мы собираем в городских ресторанах оставшуюся еду и, вместо того чтобы выкинуть ее на помойку, раскладываем по коробочкам и отправляем нуждающимся детям на юге страны. Отличная идея, верно?
Ну так вот. Я сказал внучке Германа, что еду в Тель-Авив. Не хотелось врать. Не успели мы отъехать, как она скинула шлепанцы и положила свои босые ноги на приборную панель. Мне бы сказать ей, чтобы она их опустила. Что это непорядок. Но у меня слабость к маленьким ножкам. В машине запахло ее духами. Теми же, что и прошлым летом, но в их аромате что-то изменилось – или что-то изменилось в ней.
Я спросил, когда она прилетела в Израиль, и она ответила:
– Вчера.
О чем еще с ней говорить, я не знал. И тут вдруг она спросила:
– Месье Арно, вы ведь в курсе, что случилось с моим дедушкой?
– Что ты имеешь в виду?
– Бабушка ничего мне не рассказывает. Вернее, кое-что рассказывает, но явно не все.
Я осторожно поинтересовался:
– А что… что бабушка тебе рассказывает?
– Что он шел по улице и упал. И сломал лопатку. Его положили в больницу, а там обнаружили у него еще кучу болезней. Это как-то нелогично. Кроме того, я легко распознаю, когда мне врут. У меня отец был тот еще врун. И мать – врушка. Я знаю эти, как их, признаки.
Я на полсекунды повернул к ней голову и снова перевел взгляд на дорогу.
– Хотелось бы и мне научиться распознавать эти признаки, – сказал я.
– Alors[5]… – сказала она, – первым делом – губы. Вот здесь. – Она коснулась пальцем моей нижней губы: – Когда врут, здесь немного дрожит. И здесь тоже. – Палец переместился ко мне на подбородок. – Как это называется на иврите?
– Подбородок?
– Нет, не подбородок…
– Челюсть?
– Ага, челюсть. Когда врешь, она напрягается. И конечно же, глаза. Но не то, что люди думают: что вруны, когда врут, не смотрят в глаза. На самом деле как раз наоборот. Они смотрят вам в глаза, чтобы вы им поверили, но у них во взгляде тень.
– Тень?
– Тень – это ведь противоположность солнцу?
– Да.
– Тогда да, тень.
– А когда бабушка рассказывала тебе о том, что случилось, у нее в глазах была тень?
– Большая тень. Потому я вас и спросила, может, вы что-то знаете.
Я подумал, что должен проявлять осторожность. У меня в машине сидела потенциальная шпионка. Если я поведу себя с ней правильно, она поможет мне раздобыть информацию.
– Я