уселась рядом с кроватью и пощупала бок напольного радио «Филко 38-690», как делала всегда, возвращаясь домой, и утром, прежде чем уйти в школу. Из всех старинных приёмников в моей коллекции этот был самый любимый. Он был больше метра в высоту и стоял прямо на полу, вместо того чтобы красоваться на полках с остальными. Он был выпущен в 1930-х годах, и, с моей профессиональной точки зрения, это было лучшее радио всех времён. Их был выпущено всего-то не более трёх тысяч.
Долгое время я видела «38-690» только на картинках. И вот однажды он появился передо мною, в витрине магазина мистера Гуннара. У меня глаза полезли на лоб, когда оказалось, что мистер Гуннар собрался его выбросить. Конечно, приёмник был в жутком состоянии. Действительно жутком. Но я не могла позволить вот так просто от него избавиться. Я спросила, нельзя ли расплатиться за него тем ремонтом, который я сделаю сама. Он возразил, что так будет нечестно, заплатил мне за ремонт и отдал приёмник. От этого у меня остался осадок, как будто я обкрадываю старика. Невзирая на риск, что мистер Гуннар может передумать, я честно объяснила, что «Филко» будет стоить немало, если его восстановить. А вдруг он сам не знал, чем владеет?
Он похлопал старый корпус так, что над ним взметнулось облако пыли, и сказал:
– Если ты сумеешь вернуть эту штуку к жизни, значит, ты заслужила.
Следующие пять месяцев я посвятила тому, чтобы вернуть «Филко» к жизни. Наконец работа была сделана, и под моими ладонями завибрировали помехи. Лёгкий поворот ручки настройки – и из динамика полились плавные волны музыки, пронизавшие весь корпус. Если бы кто-то спросил меня, почему я сижу вот так, плачу и обнимаю старый приёмник, я бы сама не знала, что сказать. Просто я всё время думала, сколько лет он вынужден был молчать и пылиться и как близок был к тому, чтобы превратиться в никчёмный мусор, потому что никому в голову не приходило к нему прислушаться.
Обычно я оставляла его включённым на ночь, даже если от этого он быстрее разряжался. Лёжа в кровати, я могла коснуться его, и ощутить колебания под рукою, и заснуть, размышляя над тем, кто сейчас поёт и кто слушает.
Пол слегка вздрогнул – значит, мама поднимается по лестнице. Я села прямо в ожидании: какое наказание мне назначат? Наверное, отберут телефон или на какое-то время запретят видеться с моим другом Венделлом.
Едва дверь распахнулась, я показала:
– Да, я знаю, Большие Неприятности, но…
Не дожидаясь, пока я сумею объяснить, что в случившемся не было моей вины, она обвела жестом всю комнату и показала:
– Всё это – немедленно вон отсюда.
– Что?!
– Можешь упаковать их в простыни или полотенца, если так хочешь, но как только вернётся Тристан, ты поможешь нам вынести всё это отсюда в гараж.
Я вцепилась в корпус «Филко», как будто это могло удержать его на месте.
– Нет, это нечестно!
– Ты обещала, что больше не попадёшь в неприятности. Мы тебя предупреждали.
– Я не знала, что это значит всё потерять. – Я обвела руками коллекцию. – Я не знала, что вы хотите