попытки побега. Орри пришел почти к полному ее отрицанию, а Купер еще в молодости открыто обвинял ее. Поэтому возрожденный Монт-Роял должен стать по-настоящему обновленным, потому что пришли новые времена. Новый век.
На глаза набежали слезы. Мадлен сложила ладони и подняла их к лунному свету:
– Я это сделаю. Не знаю как, но сделаю. В память о тебе…
Она отчетливо увидела, как Монт-Роял, словно птица феникс, восстает из пепла. Словно языческая жрица, с возведенными вверх руками, она подняла голову к невидимым богам, смотревшим на нее из-под звездного купола каролинского неба. Она обращалась к мужу, который был где-то там, среди звезд.
– Клянусь перед этими небесами, Орри! Я построю его ради тебя.
Сегодня у нас был неожиданный гость. По пути домой из Чарльстона заезжал генерал Уэйд Хэмптон. Говорят, что из-за его высокого чина и военных подвигов под амнистию он попадет еще очень не скоро.
Признаться, его сила духа и бодрость поразили меня. Война принесла ему столько горя – брат Фрэнк и сын Престон погибли в бою; он в одночасье потерял три тысячи рабов, а фамильные поместья в Миллвуде и Сэнд-Хиллсе сожгли федералы. Сейчас он живет в жалкой лачуге одного из бывших надсмотрщиков в Сэнд-Хиллсе, и ему грозит серьезное обвинение в том, что именно он, а не Шерман сжег Колумбию[2], когда отдал приказ поджечь тюки хлопка, чтобы те не достались янки.
Однако ведет он себя так, будто все это его совсем не тревожит, а вот о других, наоборот, волнуется очень искренне.
Уэйд Хэмптон сидел перед домом на отпиленном куске бревна, служащем стулом. Самому старому из командиров кавалерии генерала Ли было уже сорок семь; в его позе чувствовалось некоторое напряжение. Пять раз он был ранен. Вернувшись домой, генерал сбрил свою огромную бороду, оставив только маленькую эспаньолку, зато продолжал носить большие закрученные усы и бакенбарды. Под старым суконным сюртуком виднелся торчащий из кобуры револьвер с рукояткой из слоновой кости.
– Кофе, генерал, – сказала Мадлен, выходя на крыльцо с двумя дымящимися оловянными чашками в руках. – Я добавила сахар и капельку кукурузного виски, только вот сам кофе, к сожалению, желудевый.
– Это не важно, большое спасибо. – Хэмптон с улыбкой взял у нее чашку; Мадлен села на ящик рядом с красивым кустом желтого жасмина, который очень любила. – Я заглянул узнать, как у вас дела, – сказал Хэмптон. – Монт-Роял теперь ваш.
– Только отчасти. Он мне не принадлежит.
Хэмптон удивленно вскинул брови, и Мадлен объяснила, что Тиллет Мэйн оставил плантацию своим сыновьям Орри и Куперу в совместное владение. Он поступил так, несмотря на свои вечные ссоры с Купером из-за рабства; в конце концов узы крови и традиции оказались в душе Тиллета сильнее, чем гнев или идейные разногласия. Как и большинство людей своего возраста и времени, он рассчитывал только на сыновей, так как ценил свою собственность, а деловые и финансовые способности женщин считал, мягко