даже для янки.
Раздался паровозный свисток. Кондуктор у заднего вагона махнул флажком и закричал машинисту:
– Поехали! Поехали!
Чарльз прыгнул на ступеньку вагона второго класса и замахал рукой, когда поезд двинулся. Он был рад, что его окутали облака пара и никто не мог увидеть его глаз.
Ссутулившись и надвинув потрепанную соломенную шляпу до самых бровей, Чарльз сидел у окна. Рядом никого не было – его суровый вид отпугивал пассажиров. Цыганское пончо он пристроил на сиденье возле себя, на коленях лежал нечитаный номер «Нэшнл полис газетт».
Темные потеки дождя косо ползли по вагонному стеклу. Ночь и гроза скрывали все, что было снаружи. Чарльз жевал сухую булку, которую купил у торговца, ходившего по вагонам, и чувствовал внутри прежнюю тоскливую пустоту.
Наконец он развернул «Нью-Йорк таймс», оставленную пассажиром, вышедшим на последней остановке. В глаза сразу бросились колонки рекламных объявлений с кричащими заголовками о каких-то солцезащитных очках, корсетах, комфортабельных прибрежных пароходах. Было даже одно объявление, предлагавшее чудодейственное средство от всех болезней. Чарльз отбросил газету. Как же им не стыдно, ведь если бы все было так просто!
Сам того не замечая, Чарльз начал тихо насвистывать незамысловатую мелодию, которая засела у него в голове несколько недель назад и никак не хотела уходить. Свист разбудил полную женщину, дремавшую на своем месте через проход. Ее пухлая дочь спала, положив голову на колени матери. Немного поколебавшись, женщина обратилась к Чарльзу:
– Какая чудесная мелодия, сэр… Случайно, не из репертуара мисс Дженни Линд?
Чарльз сдвинул шляпу назад:
– Нет. Сам не знаю, откуда она взялась.
– О… Просто я подумала, вдруг это ее. Мы собираем ноты самых известных ее песен. Урсула прекрасно исполняет их на фортепьяно.
– Не сомневаюсь. – Это прозвучало немного резко, хотя Чарльз вовсе не хотел быть грубым.
– Сэр, если вы позволите мне высказать свое мнение… – Женщина показала на «Газетт» на его коленях. – То, что вы читаете, совсем не христианское издание. Пожалуйста, возьмите это. Уверяю вас, ваше настроение сразу улучшится.
Она протянула ему маленькую брошюру из тех, что Чарльз часто видел в военных гарнизонах. Такие печатные проповеди в огромных количествах издавало Американское общество христианской литературы.
– Спасибо, – сказал он и, открыв брошюрку, прочел несколько строк.
Истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих…[1]
Чарльз снова с горечью отвернулся к окну. Он не видел ни ангелов, ни небес – ничего, кроме бесконечной тьмы прерий Иллинойса и дождя, который, возможно, был предвестником будущего – такого же мрачного, как и прошлое. Впереди его, без сомнения, ждали нелегкие времена, Дункан был прав. Чарльз уселся поудобнее, опершись костлявой спиной на спинку сиденья, и стал смотреть на скользившую за окном темноту.
А потом начал тихо напевать незатейливую песенку,