Саше. Этот дихлофос. Сильный как будто…»
Всё время помнилось о Якове Ивановиче. Но прежде чем поехать к нему, решил выкупаться. Суббота. Пошёл к себе за бельём, полотенцем, мочалкой. Пока ходил – ванную заняли. Чуша. «У-уть, Кропин!» – со всплесками послышалось жизнерадостное с низу двери в деревянной решётке. «А-а, чёрт тебя!» Топтался, не знал, куда бельё теперь: в комнату ли обратно, на кухню ли пока? Отнёс на кухню, положил на подоконник.
В высоком коридоре, бросая взгляды на еле мерцающую под потолком лампочку (Чушин хахаль опять сменил!), далеко отстраняясь от настенного аппарата, – осторожно набрал номер. Попал не туда. Ещё попытался – опять накладка! Чертыхаясь, пошёл за очками.
С нарастающим беспокойством вслушивался в пустые и пустые гудки.Задрожавшей рукой трубку на место, на аппарат старался. Снова сдёрнул.Быстро набрал номер. Сразу упала в трубку рассыпающаяся, потрескивающая одушевлённость, и через долгую секунду взвесился в ней дорогой голос.Кропин закричал: «Яша! Чёрт! Здравствуй! Почему не отвечаешь, не берёшь трубку?» С приоткрытым ртом, улыбчиво уже, ловил ответные слова. Снова кричал. Радостно. Освобождённо.
Загнувшись старухой, в грязной ложбине потолка работал в паутинепаук. Споро двигались все лапы. Кропин смотрел. «Погоди-ка, Яков Иванович…»
С баллончиком к пауку подпрыгивал по-стариковски неуклюже, тяжело. Струи ложились как попало, не попадали. Паук быстро утянулся вверх, в угол сети, разом свернулся, как высох, пусто покачивался. Тяжело дыша,Кропин снизу смотрел. Отступил к телефону, взял трубку. «Да нет. Паук…Где, где! На потолке… Я тут с тараканами… Ну и… Да ладно об этом. Как ты-то, Яков Иванович? Как спал сегодня?» Долго слушал слова Кочерги. Снова говорил, успокаивал. Что-нибудь другое можно попробовать. Лекарств – воз.Предложил искупать. Суббота же. Забыл? Ещё раз помянув чёртову Чушу,договорился быть у Кочерги часа через полтора. Попей молока до меня. Подогрей, не забудь. Из холодильника всё же. Ну, пока!
Через два часа, изругавшись с Чушей, поехал, наконец, к Кочерге на Красную Пресню.
7. Московский зоопарк в 1939-ом году
…Когда усталые, знойные, вытираясь платками, вышли из зоопарка на площадь перед ним, у Кочерги осталось неприятное ощущение, что с ними вместе вышли и все решётки зоопарка. Что все они воплотились, наконец, в одну, гигантскую решётку в виде толстенных заостренных пик-прутьев в главных арочных воротах. Андрюшке одному было мало увиденного. Потненький, толстенький, от возбуждения похудевший личиком, он дёргал мать за руку. Дёргал и его, Кочергу. Хныкал, тянул досматривать слона-а. Уломал смеющегося Кропина. И заспешил с ним обратно, к главной решётке. Кропин, продолжая посмеиваться, подавал оборванные билеты служительнице, но та сердито возвращала их назад. А Андрюшка, держась за руку Кропина, хитро поглядывал то на него, то на билетёршу. И та сдалась. И они прошли обратно в зоопарк, помахав Кочерге и Зинаиде.
После ухода их говорить мужу и жене стало не о чем. Не догадывались