рожденного и воспитанного в век постоянного преодоления, обученного думать только о себе, своем здоровье и личной выгоде, это было немыслимо. Более того, прежде лейтенанта раздражали даже подобного рода разговоры. Если кто-то пытался заговорить с ним на философские темы, Стоянович сразу же пытался слинять под благовидным предлогом. И впредь всячески избегал подобного любителя все усложнять. Рассуждения Алины, однако, не вызвали у него скуки и раздражения. Девушка действительно говорила на «мёртвом языке», но говорила так просто и естественно, без доли нравоучений и гордыни, что Мирослав впервые задумался: а что, если эти слова, которым теперь нет места в речи, и были самыми важными. И в этом смысле язык, который более не используется, не «мертвый», а скорее «убитый», убитый людским эгоизмом и стремлением выжить любой ценой.
– Поднимемся на смотровую площадку, – предложила Алина, видя, что лейтенант загрустил.
Мирослав, очнувшись от печальных мыслей, радостно закивал. Смотровая площадка была закрыта прозрачным куполом, защищавшем туристов от смога. Внизу открывался чудесный вид, и даже нависший над землей дым не мог его испортить. Стоянович не отрывал от девушки задумчивого взгляда. После нескольких минут молчания Мирослав сказал:
– Знаешь, я не встречал раньше таких, как ты…
– Охотно верю, – усмехнувшись, заметила Алина.
В ответ на это Мирослав поморщился:
– Да я не про внешность! Ты необыкновенная во всем… Я бы хотел с тобой встретиться еще, если ты, конечно, не против.
– Не против, – твердо сказала девушка и посмотрела лейтенанту прямо в глаза.
Мирослав почувствовал, как что-то теплое разливается внутри него, ему вдруг страшно захотелось обнять Алину, и от мысли, что это сделать невозможно, это чувство в сто крат усилилось.
Глава 6.
Спустя два дня после поездки на Галапагосские острова Мирослав был приглашен домой к Артуру Ли на семейный ужин. С самого утра лейтенант Стоянович не находил себе места, он жутко волновался, никак не мог сосредоточиться на сборах, думал о том, что одеть, что взять с собой и как себя вести на грядущем мероприятии. Само понятие «семейный ужин» не вызывало у Мирослава абсолютно никаких ассоциаций, так как он даже не представлял себе, что это такое.
Еще будучи школьником, Мирослав читал Льва Толстого в английском переводе. Почему-то именно картины из романов этого русского писателя появлялись в воображении Мирослава при упоминании о «семейных обедах», «любви», «изменах», «грехах» и прочих старомодных понятиях. Вообще «вся эта сентиментальная чушь», как называл ее про себя лейтенант Стоянович, ассоциировалась у него с XIX веком. В современном мире семьи почти ни у кого не было, особенно, в истинном понимании этого слова. Редко кто поддерживал отношения с биологическими родственниками. Поскольку браки давно уже никто не заключал, а потомство воспроизводилось на основании решения специальной комиссии Департамента Здоровья. Люди перестали считать биологических