в моё распоряжение Новороссийским краеведческим музеем. Как ни отметить, что студентам была дана полная свобода в исторических изысканиях, никто не навязывал своих позиций и выводов. Б. Чеботарёв проверял мои работы уважительно-корректно и оценивал высшими балами.
Таким образом, университет дал мне не столько готовые знания, сколько научил добывать их собственным усердием и вырабатывать обоснованные взгляды на историю и её творцов. В знании фактов я тоже не был последний: перелопатил гору литературы и являлся на сессии с готовыми конспектами. Однокурсники знали об этом и охотно ими пользовались. В моём дипломе среди 24 оценок лишь одна «уд.» по истории южных и западных славян – самый путаный и схематичный учебник; пять оценок «хорошо», остальные «отлично». Все госэкзамены я сдал на «отлично».
Саша
Все решающие встречи обозначились сразу, все необязательные тянутся долго и скучно. Вспоминаю встречу с Сашей и не сомневаюсь: над нами витал гений. Только переступил порог приземистой халупы, как услышал голос Семёновны: «А вот и Игорь, о котором я тебе рассказывала. Знакомьтесь». И мне навстречу поднялся невысокий худощавый юноша с умными внимательными глазами: «Александр. Ты знаешь, благодаря Семёновне, я встречаюсь с тобой как с давним знакомым. Она дала тебе отменную характеристику». – «Привычка хозяев хвалить своих постояльцев, – слегка смущаясь, ответил я. – А ты как здесь оказался?» Саша объяснил, что переводится с заочного отделения на дневное и приехал досдать экзамены. «Общежитий я не люблю, там невозможно уединиться и что-нибудь усвоить». Я согласился, вспомнил годы учёбы в техникуме, и между нами сразу завязалась одна из тех бесед, которые возможны только в юности.
Ему было 18, мне 21, но умом и развитием он превосходил меня. Я был богаче жизненным опытом, во мне ещё громко звучала романтическая струна, и Саша это немедленно распознал. Он уже охладел ко многому и смотрел на людей с подозрением. Мы сблизились и соединили свои миры во имя истины и дружбы. Проснулся неутолимый голод, так торопились высказаться и вызвать на откровенность. Споров почти не было. Было наслаждение искренностью и поэзией узнавания. О чём мы говорили?
– Я не любил взрослых в детстве, они постоянно подчёркивали своё превосходство и всезнание. У нас все всё знают. – Глубокой основательной литературы, кроме классики, нет. Вот Булгакова разрешили, обязательно прочитай. – Ты заметил, что непозволительно отклоняться от вдалбливаемых идей? Когда требуют мышления, это означает всего лишь добросовестный пересказ чужого. – Студенческая среда та же богема, надо принимать её условности или отходить в сторону. – Чем больше наблюдаю людей, тем меньше оптимизма. Приглядись, чем они заняты. – Никого не интересует то, что происходит на самом деле. Занимает только видимость и «светлое будущее». – Мало кто собирается