точно не от мира сего. А от того мира, из которого к нему приходит вдохновение, видимо. Я боюсь таких людей. Они кажутся мне какими-то бесплотными. Как призраки, время от времени забредающие в нашу реальность и снующие между нами, живыми людьми, невидимо, неощутимо, неслышно.
– Вадя, поздравляю, у тебя появилась новая подписчица. Фан-клуб расширяется.
Толик подмигивает Ваде и дружелюбно толкает его в бок. Но это не выводит того из задумчивости.
– А давайте Верочку в наш чатик пригласим! Там и ссылку ей отправишь, Вадя, – вдруг предлагает Светка.
Толик закусывает нижнюю губу и застывает в сомнении и нерешительности. Вадя всё ещё мысленно плавает в невесомости своего космоса. Мне становится жутко неловко. Такое чувство, что я – незваный гость, на которого с подозрением смотрит хозяин дома в узкую щёлочку приоткрытой двери. Кажется, их маленький уютный мирок ещё не готов меня впустить. Но тем больше мне хочется туда попасть. Как должен поступить незваный гость, чтобы подозрительность хозяина не превратилась в железобетонное нежелание впускать его? Уж явно не пытаться открыть дверь ногой. А сделать вид, что собирается уйти.
– Ну, ты мне можешь просто дать название своей группы, а я уже сама её найду как-нибудь.
– Да не вопрос, Светка тебя добавит в чат – она создала беседу, так что она и добавит.
Хоть Толик на словах вроде и соглашается, но глубокая складка между его сдвинутыми бровями всё никак не исчезает. Значит, всё ещё сомневается. Но мне, честно говоря, по фигу. Дверь приоткрывается чуть шире. Скоро мне дадут заглянуть внутрь. Тот самый любопытный «таракан» в моей голове ликует, мой внутренний псих весело скачет и вопит от радости. Вера Шацкая, философствующий эстет-шизик, как меня вечно обзывает в школе наш Пашка Балинский, из нелюдима и людоеда начинает превращаться в человека. Человека, способного нравиться окружающим. Даже несмотря на безобразное родимое пятно на лице, на которое эти ребята, в отличие от всех остальных человечков, не пялятся. И уж тем более не пытаются выяснить, а не ожог ли это, недосмытая грязь или, может, клеймо древнего проклятия. Как будто вообще его не заметили с самого начала и сейчас не видят.
Мы доходим до моего подъезда, Светка записывает мой ник в телефон. На скамейке играют в какую-то настолку черноглазые близнецы Мишаня и Кирюша – дети наших соседей сверху. Весело щебечут и хохочут, бросают кубики, передвигают фишки. Но они далеко не всегда такие милахи. Сейчас – один из тех редких моментов, когда они не пытаются обвалить наш потолок своими дикими скачками или заглушить музыку в моих колонках своим истошным улюлюканием.
– О, Веа, пйивет! – вопят они хором.
– Привет, пацаны. А вы чего не в садике?
– А у нас там каантин.
– Карантин? Ясно. Вы тут одни?
– Нет, мама там! – Мишаня показывет пальцем на окно второго этажа.
Я задираю голову и вижу за стеклом их мать, машущую мне рукой. Машу ей в ответ. Из всех соседей я общаюсь только с этими. Да и то только потому, что они с мужем иногда