в строгом квадрате стен.
Перемен!
Хорхе берёт молоток, глотает злость.
Разрывает кокон – вот же он, мир! – и гвоздь
пробивает навылет север. Дом даёт крен —
обломки стены уносит водоворот.
Хорхе падает в море, Хорхе плывёт.
…Дон Борхес смотрит на Хорхе через плечо,
пишет: первый сюжет – о поиске
2.
– Где крючок?
Шляпу повесить негде хозяину! Что ж!
Превозмогая невесть откуда возникшую дрожь,
Хорхе Луис, по колено в воде, берёт молоток —
аккуратным ударом загоняет гвоздь на восток.
…Дон Борхес смотрит на Хорхе Луиса через плечо,
пишет: второй сюжет – о возвращении
Ну что там ещё?!
Грохот. Летят обломки восточной стены.
Шляпу Хорхе Луиса несут буруны.
Хорхе Луис бросается к южной стене.
Дон Борхес отчаянно машет ему – «нет, нет, нет!» —
и видит, не веря своим глазам —
Хорхе Луис Борхес – почти что он сам! —
возводит заново стены, из ясеня стол
ставит посередине. Но чёртов пол
накреняется! Стол уезжает на юг —
и, подчиняясь качке, проходит круг.
Хорхе Луис Борхес хватает гвоздь —
прибивает стол к полу. Сам себе гость,
садится и пишет: третий сюжет —
об укреплённом городе
3.
Кабинет.
Четыре стены. Западное окно.
Запоздалый луч течёт по рукописи, исчезает.
Некто смотрит через плечо, но за темнотой —
пустота. И последняя запятая
вырастает в точку. Некто заносит перо —
дату поставить и, может быть, инициалы.
Силится вспомнить – книга написана про..?
Х.Л.Б.? Или его никогда не бывало?..
Некто берёт левой рукою гвоздь
и прибивает правую – сам себе гость! —
к столешнице. Кровь заливает роман.
4.
Четвёртый сюжет – золотой талисман
в виде гвоздя носят все, но недавно видали расстригу:
покалеченная рука
смотрит через плечо
на шее висит открытая книга
Офелия
Офелия лежала вниз лицом,
а я плыла – рекою и отцом
Офелии, отцом её ребёнка,
плыла и пела – жалобно и тонко,
и тонкой струйкой лёгкая вода
входила в лёгкие. Качались города —
дрожал размытый контур королевства,
как будто в мареве июля – только вместо
тягучих солнечных лучей текла вода,
входила в лёгкие. Качались города —
зеркальный шар катился по реке,
и волосы Офелии в руке
моей текли плакун-травой,
опутывали пальцы, за собой
тянули в омут, погружали в плоть,
качали, словно люльку, зыбкий плот,
но я плыла – а что мне оставалось? – плыть
Офелией,