пришлось бы Эрмону испытать отрезвляющие удары этой палки на своей спине, если бы не Андрэ.
– Не обижайся на Эрмона, – примирительно обратился Андрэ к крестьянину, – он известный зубоскал и горазд на колкости. Что ж делать? Навоз не может не вонять. Я тоже слышал удар по барьеру, но не берусь сказать, что это было – копье или копыто коня. Подождем решения судей.
Лохматый пастух перевел взгляд на говорившего. И то ли приветливое лицо Андрэ, бесхитростный взгляд его глаз, уважительная речь, а может, и высокая фигура с сильными плечами, на одном из которых, без видимого напряжения для их обладателя, уютно устроился семилетний мальчик, но крестьянин вдруг успокоился, поскреб всей пятерней в зарослях бороды, надеясь распугать насекомых, и отвернулся.
Видя, что ему ничего не угрожает, Эрмон выдвинулся из-за чьей-то широкой спины, куда он успел моментально спрятаться, и выговорил Андрэ:
– Как ты смеешь унижать мое достоинство перед этим мужланом?
– А удары палкой по хребту твоему достоинству, конечно бы, не повредили? – добродушно парировал Андрэ. С его плеча колокольчиком раздался счастливый смех Жюля.
– Ну… – начал Эрмон. Всегда готовый к ядовитым насмешкам над другими, он не переносил колкости в свой адрес, но все взоры в этот момент обратились к ристалищу, на котором вновь навстречу друг другу помчались рыцари.
Обычно таких столкновений бывало три и более. Но сегодня, после вторичной сшибки, за спинами зрителей раздался голос, заставивший всех присутствующих забыть о турнире.
В стороне, у подножия холма, стоял пожилой монах, низкорослый и смуглый. В его внешности не было ничего выдающегося, скорей, наоборот, – он был тщедушен. Но взгляд пронзительных глаз был приятен и притягивал к себе слушавших его. Одет он был в простую шерстяную тунику и грубый тяжелый плащ с остроконечным капюшоном, более похожий на попону вьючного животного, чем на одежду человека. На груди монаха был нашит большой красный крест. Земля еще не согрелась после зимы, но он стоял босой, без обуви и чулок, и ноги его закраснелись от холода.
– Созовите народ, – громким голосом произнес монах, – и я, Петр Пустынник, с благоволения Господа нашего Иисуса Христа и милости Девы Марии открою вам истину, ни в чем не солгу.
– Петр Пустынник, это Петр Пустынник, – все громче заговорили в толпе.
Осенью 1095 года в Клермоне (Южная Франция) собрался большой церковный собор, на котором папа Урбан Второй призвал верующих отправиться в Святую Землю, то есть в Палестину, и отобрать Гроб Господень у мусульман. Была названа дата сбора – 15 августа 1096 года, и место сбора – Константинополь.
– Я говорю присутствующим, поручаю сообщить отсутствующим. Так повелевает Христос[11], – закончил папа свое выступление.
Многочисленные фанатично настроенные проповедники разнесли призыв папы по всей Западной Европе. Особенно выделялся монах Петр из французского города Амьена, получивший прозвище Пустынник. И это