Но это, наверное, уже после окончания четвёртой четверти. Помните, что обещали мы Степану Палычу?..
– Ми-итя! – донёсся откуда-то из-за стенки призывный голос Митиной мамы.
Тот приоткрыл дверь, высунув в неё голову.
– Чего, мам?
– Ух как ты начадил тут своим керосином. Пора обедать, уже час дня.
7. Ну, Митька, не ожидали!
Наспех накинув шубы, друзья бегом направились к дому. Очутившись в освещённых сенях, они заполнили их клубящимися облаками пара, исходившими от одежды и учащённого дыхания.
– А-а-а, явились, орлы?! – приветливо воскликнул Геннадий Акимович, входя в просторную переднюю с газетой в руке и с водружёнными на лоб очками.
– Являются черти, и то – только во сне.
– Ну, ты, Митяй, ещё подерзи, подерзи отцу-то! – зычным голосом пригрозил отец сыну. – Давно ремень по тебе плачет.
– Я больше не буду, – испуганно округлил глаза Митька.
– То-то же, давно бы так, – молвил Геннадий Акимович, тут же скомандоава: – Быстренько раздеваться, мыть руки и – за стол.
Быстро преодолев формальности, друзья уселись за большой кухонный стол и приступили к трапезе.
– Много чего нам Митя про вас рассказывал, – добродушно говорил за обедом Геннадий Акимович. – Как повёлся с вами, так и учиться хорошо стал, сорванец. А вот почему-то о Кузьме думал, что росточком поменьше будет.
– Папа! – возмутился Митька.
– Что – папа? Сам же говорил.
– Ну ты меня убиваешь!
Малышев и действительно очень сильно вытянулся за последние полгода, обогнав Екатерину Николаевну почти что на полголовы, и догоняя Саню.
– Ладно, ладно! Я ведь это так, от хорошего настроения, – примирительно засмеялся отец. Он уже успел опрокинуть в честь гостей три стопки и сообщить, что хорошо знаком с Богданом Юрьевичем по работе. А с Иваном Ивановичем, Кузиным отцом, он встречался года четыре назад, когда тот собирался писать о нём обширную статью в районной газете.
– Хорошие, толковые мужики, побольше бы таких, – вымолвил он, утвердительно мотнув головой, – не то, что этот – Вен-Бен-Ши.
Ребята догадывались о ком идёт речь. Так в народе прозвали директора моторостроительного завода – Вениамина Бенедиктовича Шишкина, Гришкиного отца. На заводе его недолюбливали за чрезмерную самоуверенность и какой-то въедливо-докучливый характер.
– Ну чего ты плетёшь, Гена? – упрекнула мужа Любовь Матвеевна, раздражённо забирая от него властной рукой бутылку и пряча её в шкаф.
– Лю-юба, Лю-юба, – разгубленно воскликнул тот ей вслед, а потом, безнадёжно махнув рукой, залпом допил недолитую рюмку водки.
Воцарилось неловкое молчание, нарушаемое потрескиванием сухих поленьев в русской печи, да тиканьем настенных ходиков.
– Вы его, ребятки, не слушайте, – сказала Любовь Матвеевна, возвращаясь к столу и с укором посматривая на мужа. – Выпил маленько лишнего, вот и несёт всякую ахинею.
Покончив с едой и встав из-за стола, друзья поблагодарили