на верёвочке. В углу стояла книжная полка. Вот, пожалуй, и всё.
– А это кто? – спросил Малышев, указывая на портрет.
– Федя, брательник мой, старший. В мореходном училище учится, – не без гордости ответил Сапожков.
– А гитара чья? – поинтересовался Остапенко, протягивая к ней руку.
– Моя, конечно.
– А можно?
– Чего спрашиваешь? Конечно бери.
– Эх ты, балда! Чего же раньше молчал, что умеешь играть на гитаре? – пожурил Саня друга, снимая инструмент с гвоздика. – Получается что-нибудь?
– Да когда как: иной раз – получается, иной раз – нет.
Саня присел на краешек стула и стал перебирать струны, перемежая аккордами. Но получалось плохо, игра была прямо-таки неважнецкой. Потом он стал пиликать на одной струне какую-то, только одному ему известную мелодию. Кузе, смиренно сидевшему в качестве слушателя со сложенными на коленях руками, в конце концов всё это дико надоело.
– «Не тяни кота за хвост!» называется, – сделал он вслух заключение. – Послушай, Санька, – обратился он к исполнителю, потеряв всяческое терпение. – Кончай модулировать эфир своими трелями. Видишь, у меня от твоей игры уже и уши успели отвиснуть, как у слона.
– Ничего, звучная, – проигнорировал Остапенко словесный выпад друга, с видом знатока похвалив всевозможные качества музыкального инструмента и похлопав ладонью по его корпусу.
– Мить, сыграй-ка лучше ты нам что-нибудь, – попросил Кузя.
Долго упрашивать того не пришлось. Он нежно, как-то благоговейно, взял в руки протянутую Саней гитару, присел на уголок кровати, немного подумал и без всякой предварительной подготовки заиграл, а потом … запел. Но как он играл, как он пел! Друзья, не шелохнувшись, затаив дыхание, сидели и завороженно слушали друга. А пел он свою любимую песню о море, про флибустьеров, о бригантине, которая поднимала паруса, о «Весёлом Роджере» и людях Флинта.
– Ну-у, Митька, не ожидали! – нарушил молчание Кузя, когда песенка была окончена. – Молоде-е-ец! Где это ты так здорово научился? Послушай, спой ещё что-нибудь.
И Митя заиграл и запел снова. Затем – ещё и ещё: о васильках, что росли в поле, о Есенинском клёне и о матери-старушке, которая всё ждёт, не дождётся своего сына…
Через полчаса друзья вновь очутились в мастерской.
– Вы тут посидите немного, – обратился к друзьям Митя, – а я сейчас, только дровишек подкину в печурку.
– Мить! – остановил его Малышев. – А что это вон там у тебя, спрятанное, висит?
– Где?
– Да вон там! – указал тот на что-то прикрытое материей и подвешенное к самому потолку на длинной бечевке.
– А-а, – улыбнулся тот. – Это дископлан. Вы уж потерпите чуточку, я быстренько обернусь.
Сапожков вышел, а Малышев поднялся с табуретки и хотел было направиться в сторону предмета его любопытства. Однако Саня успел осадить его, схватив за край рубашки, выбившейся из-под свитера, насильно водворив на прежнее место.
– Чего тебе? – огрызнулся