туфли на пробковых каблуках. В том городе у нее была школьная подруга, у которой она собиралась остановиться. Я все никак не могла с ней распрощаться, и потом мама, Малк и я махали ей, когда ее увозило такси, думая, как мы будем тут втроем дома, совсем одни. Надо сказать, что хоть я и старалась показать всем, что я уже взрослая и что мне больше не так уж нужна миссис Полл, я все равно ее очень ждала.
Но она не вернулась.
Мы долго не могли прийти в себя после смерти миссис Полл. И все же в своем завещании она просила нас продолжать жить обычной жизнью. «Будьте семьей». Так она сказала. И это оказалось легче, чем я думала, привыкая к нам троим: мне, маме и своему отчиму. Ведь нет большей радости, чем радость от того, что два человека нашли друг друга и сделали друг друга счастливыми, и тогда, и теперь. Маме и Малку замечательно вместе – как она обожает его, благоговеет перед ним, как смотрит на него с восхищением – моя колкая, пассивная, отсутствующая мама! Ради него она научилась готовить: кто бы мог подумать, что после стольких лет жареной картошки и рыбных палочек она окажется таким отличным поваром? Она даже ездила с ним в Шотландию на рыбалку. И как он восхищается землей, по которой она прошла, его глаза, когда он смотрит на ее золотые волосы, когда она издевается над ним, то, как он бубнит и весело говорит сам с собой, когда складывает постиранные вещи, загружает стиральную машину, занимается всеми этими рутинными делами, чтобы она ничего не делала по дому, только писала и готовила. Она устраивает беспорядок – он его убирает.
Мой брак развалился, потому что я думала, что страсть, какая была у моих мамы с папой, это самое важное. Я ошибалась. Все дело в обожании, и последние десять лет это происходило прямо у меня перед носом. Они обожали друг друга. Они не могли поверить, что нашли друг друга. Он сделал ее счастливой: наконец.
Только один раз мы думали, что всему пришел конец. На мой четырнадцатый день рождения, когда прошлое, казалось, совсем сходило на нет – смерть миссис Полл, мы, жившие одни в целом большом доме, перемены с приходом Малка, – у моей мамы случился рецидив. Мы называем его, если вообще о нем разговариваем, что редко, нервный срыв. Но я не уверена, что случился именно он. Не знаю, что это было, но в тот день что-то изменилось.
Мы были на пути в «Пиццу Экспресс» недалеко от Британского музея. Сначала мы хотели посмотреть на артефакты египетского некрополя, а уж потом пойти поесть пиццы. Это было мое видение идеального дня рождения, понимаете: никаких мерзких девчонок, никаких надоедливых парней, никаких тупых вопросов; только я, мама, Малк и несколько Птолемеев. Она подарили мне велосипед, и Малк напек блинчиков, а мама написала для меня стихотворение, которое прочитала за завтраком, про девочку по имени Нина.
Нина-подросток жила на субмарине,
Носила волосы копной, была влюблена в гиену.
Нина-подросток получила телеграмму:
Срочно возвращайте гиену в Аргентину!
Стихотворение мне не очень понравилось. (И, как заметил Малк шепотом, когда мама ушла за молоком, «телеграмма» –