без меня, – все, что она сказала, и пока мы стояли там, в шоке, передняя дверь захлопнулась у нас перед лицами.
Две недели она не вставала с постели. Малк несколько раз вызывал врача, который никак не соглашался приехать на дом. Если физически она была не больна, она могла бы приехать в клинику на осмотр. И хотя мы знали, что ничего «физического» с ней не было, и продолжали ему это объяснять, все равно никто не приезжал. Теперь я жалею, что все так случилось.
По ночам я слышала, как она плачет, но днем она просто лежала, задернув шторы, поднимаясь, только чтобы сходить в туалет. Я была так напугана. Она гладила меня по волосам, когда я приходила ее проверить, она спрашивала меня, как прошел мой день, но она не слушала, и иногда она отворачивалась и начинала плакать, горько рыдая в подушку. Я снова чувствовала себя очень маленькой, только на этот раз у меня не было миссис Полл, к которой можно было убежать наверх.
Мы не знали, что делать. Мы чувствовали себя такими одинокими. Думаю, это был первый раз, когда я поняла, что Малк, на самом деле, стал мне отцом. Это одна из причин, почему, когда я говорю «мои родители», я имею в виду маму и Малка. Он занимался стиркой, мы вместе готовили еду, он садился на уголок моей кровати и разговаривал со мной, пока я не засну. Он стал работать из дома после обеда, чтобы быть рядом, когда я вернусь из школы.
Однажды в воскресенье, спустя две недели и один день, мы с ним возвращались из очередной прогулки по Хампстэд-Хит, теплым, но отвратительным вечером, когда мы оба шли и притворялись, что нам хорошо, и увидели маму на кухне, одетую и с помытой головой, ловко прокручивающую тесто через паста-машинку, как ни в чем не бывало.
– Простите меня, – сказала она, когда мы осторожно посмотрели на нее через теплую темную комнату. – Мне очень, очень жаль. – Она подошла к нам, крепко меня обняла, прижав к себе, и я заметила, что мы с ней стали почти одного роста. – Этого больше не повторится.
– Что это было, мам? – сказала я, пытаясь скрыть головокружительное облегчение.
Она посмотрела на Малка, который наблюдал за ней со сложенными крепко руками, и в ее глазах заблестели слезы.
– О, что-то пошло не так, но теперь все хорошо, – ответила она. Я увидела морщинки вокруг ее глаз и натянутость в ее улыбке.
Тогда я этого не знала, но потом поняла, много времени спустя, что бы ни случилось в тот день, это изменило ее. Что-то теперь нависало над ней. Это сложно описать, но это было что-то похожее на тупое тревожное предостережение. И хотя она знала, что что-то собирается напасть на нее, у нее не было выбора, кроме как пойти этому навстречу. Я вспоминаю, что мы там видели: мужчина на велосипеде? Но он ничего такого не делал, и вообще потом он уехал, и даже не смотрел в нашу сторону. Кот? Но что значил Бальтазар? Парящие куски мусора? Пасмурный день? Я стала понимать, что все те вещи ничего не значили, но что-то просто пришло ей в голову, какая-то дикая мысль поселилась в ее голове.
Теперь все хорошо. И так нам казалось долгое время, хотя я уверена, все было не так. Но нам пришлось в это поверить, конечно, и жизнь