я хотела. Учитель английского. Но у всех остальных были другие планы. «Да, разумеется, – сказала однажды моя классная руководительница. – У каждого должен быть под рукой план. Но в твоем случае, дорогая, должна быть самая отчаянная цель, которую только можно себе представить».
О, как, наверное, она во мне разочаровалась. Я получила диплом по английской литературе. Я защитила магистерскую по детской литературе. Я собиралась защитить диссертацию: мне дали гранд от фонда и я была готова. Я все еще надеялась, что смогу покорить Оксбридж или, еще того хуже, Америку, и Университетский колледж Лондона убедил меня в том, что мой материал тянет на докторскую; у меня даже был научный руководитель, профессор Энджелл, и он отвел меня в сторонку и сказал, что, если я хочу, я могу подавать заявку в товарищество де Соуза: выдается только раз в пять лет особо отличившимся студентам, и только в редком случае, и т. д. Но в то время мой брак разваливался на куски, и весь этот бардак означал… Ну… В итоге я не защитила диссертацию.
Хотя это я предложила развестись, Себастьян, казалось, легче оправился от нашего разрыва. Он просто стряхнул все с себя и пошел делать крутые вещи – защитил докторскую в Конраде (ух, ты), написал книгу в соавторстве, читал лекции по всему миру. А я не сделала буквально ничего, кроме своей работы. Я два раза подряд упустила шанс подать заявку в подготовительный колледж для учителей, потом я подала ее, но меня не приняли. Так что мне еще повезло, что меня взяли в «Горингс». Но мою работу мог бы делать (и делать лучше) почти кто угодно: кто-то, кто помнит, что нужно заказать новые ручки, и кто сможет починить принтер, когда он зажевывает бумагу. Бекки – адвокат-стажер, причем всю свою жизнь она только и делает, что записывается на ногти и листает каталоги для матерей. Она квалифицированный бухгалтер – по вечерам ведет счета своего ресторана. У всех этих людей есть квалификации – даже призвания, – и потом они все едут в западную часть города и живут там своими полноценными жизнями.
Хотя я рада, что я тут работаю. И я должна быть благодарна за эту тихую маленькую жизнь. Но я не благодарна. Я ненавижу ее. Мне нравится учиться. Мне нравится читать. Больше всего я чувствую себя счастливой, когда представляю некий мир за пределами реального, и поэтому мне так сложно объяснить таким людям, как Брайан Робсон, или моим школьным учителям, или специальному ментору, которого мне назначили в пятнадцать лет – тому, кто помогал одаренным детям не стать чокнутыми психопатами, – что я не такая уж и умная. Потому что я это знала. Я просто очень впечатлительная. Если мне что-то интересно – погребальная архитектура, или Тутанхамон, или детская литература, или, как в то лето, когда я ненадолго увлеклась мюзиклами, после того как Джонас, мой лучший школьный друг, в семнадцать лет получил свою первую роль в гастролирующей постановке «Бедовой Джейн», – и мне правда было интересно. Я вытянула из этого энергию, как комар, высосала все факты и информацию. А потом пошла дальше.
Мама однажды сказала, что это у меня от отца. Она никогда не говорит о нем, поэтому я запомнила каждую мелкую деталь его жизни: