прекрасен, – наконец, проговорила Элеонора, почему-то шепотом.
– В самом деле? – облегченно выдохнула художница. – Он не закончен, и я не знаю, смогу ли…
– У тебя дар, – перебила ее Элеонора, полностью отдавшись собственным мыслям и не слушая Виолетту, – настоящий дар. Откуда?
Она обращалась, скорее, к самой себе, но Виолетта сочла нужным объяснить:
– Мой отец неплохо рисовал. Он научил меня смешивать краски, объяснил пропорции, перспективу, а дальше… – она сделала неопределенный жест рукой.
– А дальше, – с улыбкой договорила Элеонора, – талант завершил дело. Ты могла бы зарабатывать этим, вместо того чтобы… – она спохватилась, боясь показаться бестактной и оскорбить девушку, но Виолетта совсем не обиделась.
– Э-э, не-ет, – покачала она головой, – пример отца, умершего в нищете, многому научил меня. Я должна была работать с ранних лет, иначе мы не выжили бы. Все это глупости, гражданка, – она небрежно махнула рукой в сторону картины. – Этим, – в ее тоне Элеонора уловила презрение, – не проживешь, если у тебя нет влиятельного учителя и ты не вышел из привилегированных.
– С привилегиями покончено, Виолетта, – возразила Элеонора. – Революция с ними покончила.
Но девушка лишь с сомнением покачала головой.
– Послушай, я знаю очень известного… – начала Элеонора и запнулась.
Что за безумие! Разве может простолюдинка, в виде которой она явилась в особняк Обер и в качестве которой разговаривала сейчас со служанкой, знать знаменитого Давида?! Замолчи, приказала себе Элеонора, не сейчас, потом, когда все это закончится.
– Гражданин Сен-Жюст видел твою работу? – спросила она, не желая оставлять паузу слишком долгой.
Девушка снова залилась румянцем.
– Нет-нет, конечно нет! – энергично запротестовала она, даже головой замотала.
– Хочешь сперва закончить? – понимающе улыбнулась Элеонора. – Это правильно.
– Будет лучше, если он не узнает… совсем не узнает… – запинаясь, сказала Виолетта. – Ты ведь не скажешь ему? – она заискивающе заглянула в глаза Элеоноры.
Та рассмеялась и по-матерински потрепала художницу по щеке.
– Боишься, что он прочитает в твоем сердце, глядя на портрет? – спросила она, но в вопросе звучало утверждение. – Думаешь, он ничего не замечает? Твои чувства написаны на твоем лице, милая, только плевать он хотел на чьи-либо чувства, в том числе и на свои собственные.
Виолетта стояла, опустив голову, теребя в руках край испачканного пастелью передника, и молчала. К чему были эти жестокие слова? Элеонора разозлилась сама на себя. Не лучше ли было оставить девушку в если не счастливом, то, по крайней мере, покойном неведении?
– Послушай, – Элеонора подняла голову Виолетты за подбородок. – Обещаю, что ни слова не скажу Сен-Жюсту о портрете, а ты взамен окажи мне небольшую услугу.
– Какую? – приободрилась Виолетта.
– Я