вдруг замер. От неожиданности я влетела в спину Лысого и уставилась в луч фонаря.
Куст малины. Куст малины – и больше ничего. Он был поломан так, как будто на него швырнули огромный мешок с песком, который потом поволокли дальше в лес.
– Видишь?
Я кивнула.
– Тогда идем. – Он решительно свернул с дорожки в сторону куста и осветил примятые ветки с бусинами крови на листьях.
– Опа! – Я вцепилась в его рукав. Рука, держащая фонарь, ушла вниз, и я увидела целую тропинку из примятых кустов. По земле бежала ржавая смазанная дорожка уже подсохшей крови. Кого-то волокли.
– Идем, Жули. – Лысый шагнул прямо на проклятый куст, закапанный чьей-то кровью, и я в очередной раз подумала, что дураки очень смелые люди. Визжать и проситься домой было поздно. Одна я могу и не дойти.
Я шла за ним по этой звериной тропе, стараясь обходить лужицы, а все равно чувствовала, как наступаю в чужую кровь: земля была холодной, эти влажные пятна – чуть теплее.
Лысый старался идти потише и все равно топал как слон. А я слушала. Шаги Лысого здорово выделялись в общем шуме: он прихрамывал и загребал ногой. Листья на ветру шелестели по-другому, у них был свой мотив, своя мелодия. За левым плечом плескалась река. За правым – скрипнула калитка.
Я обернулась, но ничего не увидела в этой темноте, Лысый светил вперед и под ноги, освещая эту жуткую дорожку. К моим ступням уже налип влажный песок, и я потихоньку обтрясала их нога об ногу, зная, что так только еще больше пачкаюсь.
Остановилась. Сзади послышался новый шорох. Еле слышный, может быть, я тогда себе напридумывала. Как будто кто-то шел, аккуратно наступая на всю ступню, но все равно не мог это делать бесшумно. Короткий шорох – тишина. Опять короткий шорох.
Я цапнула Лысого за куртку, чтобы остановился, и прислушалась. Он обернулся, на секунду сверкнул мне фонарем в лицо и ослепил. Перед глазами запрыгали разноцветные зайчики, луч фонаря проходил мимо меня, Лысый освещал что-то за моей спиной. Что-то громко шаркнуло листьями, и все стихло. Я обернулась, хотя не могла еще ничего толком увидеть, кроме белого пятна, освещенного фонарем.
– Видела?
Я покачала головой. Лысый сунул мне фонарь. На секунду мне показалось, что в луче что-то шевельнулось, но тут же пропало. Лысый вскинул ружье:
– Правее! Еще! Еще! Еще, еще!
Я вела свет по стволам, ничего не видя толком, но прекрасно слышала, как прыжками уходит в лес кто-то тяжелый, как старые листья и хвоя разлетаются из-под его лап. Тяжелый.
Прыжки удалялись и замерли где-то в шагах тридцати от нас.
– Ушла, – шепнул Лысый. – Держи фонарь сама. – Он еще прицеливался куда-то в чащу и, пятясь, стал отходить в сторону пристани. Я не знала, куда мне светить, и светила туда, куда он целился. Мы пятились в темноту, к реке и, кажется, уходили в сторону. Я шла тихо, а Лысый опять топал, загребал ногой, и я не могла расслышать ничего, кроме его шагов и ветра. Если тварь ушла недалеко, то она может подкрасться и напасть с любой стороны, мы не успеем заметить.
– Стой! –