за то, что когда-то она стала его био, извиниться, что уже года три не навещал, добавить что-нибудь про гражданский долг, про победу над врагом. Но неожиданно заснул, а с утра оказалось уже поздно – Мария ушла. Чезаре побродил по старой студии, подошёл к окну, раздвинул жалюзи, взглянул вниз – на Квинс – и спустился обратно.
Долорес не поехала провожать Чезаре до КПП, хотя он просил. «Боюсь, не выдержу», – извиняясь, пояснила она и снова заплакала. Слезы капали в недоеденный салат, отчего шарики моцареллы становились горько-солёными.
Долорес Романо и Чезаре Броччио попрощались у подъезда, там же, где и познакомились почти шесть лет назад. Когда дверь подъезда закрылась за Долорес, Чезаре наконец смог повернуться и пойти прочь. На войну.
Теперь каждый раз, когда сержант Чезаре Броччио идет в бой, он вспоминает о том, что дома его ждет Долорес Романо. «Я привезу ей новое красное платье», – твердит сержант, и ему становится легче, его жизнь приобретает смысл, а его слишком вероятная смерть отодвигается на неопределенный срок.
Известно, что возвращаются те, кого ждут.
Мария Таледжио встретилась с Долорес Романо только через два дня после ухода Чезаре на войну. Долорес, затянутая в униформу специалиста А-категории, поджидала в парке напротив корпуса институтской лаборатории.
– Чезаре ушел? – Мария кивнула Долорес как старой знакомой и присела на край скамьи. – Вы смогли убедить его, что вы, ммм…. Настоящая?
– Да. Всё вышло очень естественно и убедительно, не беспокойтесь. Мальчик уверен, что синьора Романо – это синьора Романо, и только. И знает, что его дома ждут. Всё, как вы просили.
– Я и не беспокоюсь, – Мария запнулась. – Возможно, моя просьба показалась вам странной. Но Чезаре всё-таки мой ребёнок, пусть и мальчик.
– Понимаю, – чуть хрипловатый голос успокаивающе зашелестел. – Сейчас многие био-матери первой волны просят о чем-то подобном. Нефункциональная эмоция, привязанность к сыновьям – печальный результат домашнего воспитания. Хорошо, что этот нелепый эксперимент остановили. Мальчик – на то и мальчик, чтобы воевать. Знаете, о чем я мечтаю, Мария? Чтобы уже запустили промышленное производство клонов, и чтобы женщины наконец-то избавились от этого унизительного и утомительного репродуктивного долга. Чтобы можно было просто рожать дочерей, жить, любить, радоваться…
– Рожать дочерей. Любить. Радоваться, – повторила Мария вполголоса и улыбнулась. – Да. Именно так.
Они попрощались вежливо, без лишних церемоний, как и положено двум спецам категории А. Мария ещё недолго посидела в парке, глядя на воробьёв, бултыхающихся в луже. Один, с вздорным хохолком и несуразно длинными лапами, особенно отчаянно нырял в холодную воду. Раз за разом, стряхивая с перьев серые брызги, лез в лужу и возвращался на берег. Возвращался? Мария закрыла глаза, досчитала до пяти. Потом встала и обычным упругим шагом направилась к выходу.
Вечером она не поехала в Квинс, впервые за многие годы заночевав в лаборантской. Работа над проектом подходила к концу, требовалось лишь выбить