ледяной водой.
Я сказал:
– Я так благодарен тебе, fráuja Вайрд, за то, что ты одолжил мне шкуру. В ней было так уютно…
– Заткнись! – рявкнул старик так же раздраженно, как и всегда. – Пока не перекушу, я пребываю в дурном расположении духа и до той поры не терплю пустой болтовни. Вот что, у меня есть несколько ломтиков вяленой грудинки, могу с тобой поделиться.
– А у меня есть копченая колбаса. Хочешь? – предложил я. – Знаешь, от нее потом ужасно хочется пить, так что давай съедим колбасу, пока у нас есть достаточно воды.
Пока мы пережевывали жесткую сухую колбасу, я заметил:
– Я несколько раз пытался утолить мучительную жажду снегом и никак не могу понять, почему он не помогает, как вода. В конце концов, снег есть не что иное, как вода, которая…
– Иисусе, – пробурчал Вайрд. – Уж лучше бы ты помалкивал, невежественный глупец. Всем известно, что человек может запросто умереть от жажды на самой огромной снежной равнине.
Его тон мне не понравился, и я сам слегка вспылил:
– Я это уже понял. Может, объяснишь, почему так происходит?
Старик недовольно вздохнул:
– Слушай внимательно, мальчишка. Я не буду пояснять дважды. Когда мужчина – или женщина вроде тебя – ест снег, то обмораживает рот, глотку и пищевод, так что они сокращаются и человек не может проглотить достаточно снега, чтобы утолить жажду. Даже растаявший над огнем снег лишь заставит беднягу неистово собирать дрова, ибо он будет испытывать все большую и большую жажду, и невозможно растопить достаточно снега, чтобы утолить ее. А теперь давай собираться, пора в путь. Я понесу оба наших узла. Ну-ка сними те медвежьи шкуры, и я привяжу их тебе на спину.
– Раз мы уходим, – поинтересовался я, – то зачем ты поддерживаешь огонь?
– Я не поддерживаю огонь, – ответил старик, хотя он положил на оставшиеся угли свежую ветку и принялся дуть на них, пока верхушка ветки не загорелась. – Когда я путешествую в такой холодный день, как сегодня, я всегда беру горящую ветку и держу пламя у рта, чтобы вдыхать теплый воздух. Это очень удобно. Я, кажется, велел тебе сходить за шкурами.
Я пошел и обнаружил, что развилка слишком высоко. Мне пришлось найти упавший сук, чтобы дотянуться до нее, освободить тюк и свалить его на снег рядом с собой. Я ломал голову, как Вайрд забросил его на эту развилку, поскольку он был всего лишь на ширину ладони выше меня, а я не мог представить себе старика карабкающимся на дерево. Когда я поднял тюк, то пошатнулся и снова произнес: «Иисусе!» Я не имел представления, сколько медвежьих шкур было в тюке, а также сколько весит одна шкура. Но они были крепко связаны все вместе; груз, похоже, составлял половину моего собственного веса. Как же старик поднял тюк на развилку дерева? И как я пронесу эту чудовищную тяжесть даже совсем чуть-чуть? Пока я стоял, пошатываясь, с тюком в руках, спиной к теперь уже засыпанному снегом костру, Вайрд сказал, заметив мои страдания:
– Если уж старый ferta вроде меня смог нести шкуры, и ты сумеешь. Груз покажется тебе не таким