Обычно миссис Таунсенд гордилась экономным ведением хозяйства не меньше, чем своим пышным суфле.
Кинув опасливый взгляд в сторону лестницы, я шепотом спросила:
– А вдруг хозяйка…
– Не твоя забота. Хватит и ей, и леди Клементине, голодными не останутся. – Она отряхнула фартук и гордо расправила плечи, так что и без того необъятная грудь стала еще шире. – Пусть мама знает – мы тут за тобой приглядываем. – Миссис Таунсенд покачала головой. – Хорошая она была девочка, мама твоя. Что ж делать, с каждой может случиться…
Она повернулась и исчезла в кухне так же внезапно, как и появилась, оставив меня в полутемном вестибюле размышлять над ее последними словами.
Я крутила их в голове то так, то этак всю дорогу до дома. Другие слуги тоже хвалили маму, чем вечно меня озадачивали. Иногда я даже казалась себе какой-то черствой. Правда, они совсем не вспоминали о чувстве юмора, без которого я маму просто не представляла. И о ее молчаливости и частой смене настроений.
Мама уже ждала, сидя на крылечке. При виде меня она поднялась.
– Я уж думала, ты меня забыла.
– Прости, с работой завозилась.
– Надеюсь, на церковь тебе хватило времени?
– Да, мам. Мы все ходим на службу в церковь Ривертона.
– Знаю, моя девочка. Я ходила туда задолго до того, как ты родилась. Что это? – спросила она, кивая на мои руки.
Я отдала ей сверток.
– От миссис Таунсенд. Она справлялась о тебе.
Мама заглянула внутрь и прикусила губу.
– Боюсь, не избежать мне сегодня изжоги.
Снова завернула пироги и сухо сказала:
– Что ж, очень мило с ее стороны.
Потом подвинулась и распахнула передо мной дверь.
– Заходи. Поможешь мне вскипятить чай и расскажешь свои новости.
Я почти не помню, о чем мы разговаривали, собеседница в тот день из меня вышла плохая. Мысли бродили не здесь, в маленькой унылой маминой кухне, а в зале дома на холме, где не так давно мы с Нэнси расставляли стулья и завешивали сцену золотистым занавесом.
Помогая маме по дому, я не забывала поглядывать на настенные часы. Их неумолимые стрелки отсчитывали минуту за минутой, приближаясь к пяти – часу концерта.
Когда мы прощались, я уже опаздывала. В ворота Ривертона я вбежала на закате и поспешила к дому по узкой извилистой дорожке. По обе стороны росли величественные деревья – наследство предков лорда Эшбери; пышные кроны смыкались на невероятной высоте, длинные ветви сплетались так, что вся тропинка превращалась в полутемный, шелестящий тоннель. В этом тоннеле, словно по волшебству, из головы вылетали посторонние мысли, и когда за последним поворотом на холме вырастал дом, он каждый раз поражал заново. Как же талантлив был архитектор, сумевший увидеть в аллейке хрупких саженцев величие будущих деревьев, предугадать невероятное впечатление, которое они будут производить когда-нибудь, когда сам он уже покинет эту землю!
Когда