помотала головой и заметно сжалась. Похоже, эта родит не скоро. Если вообще родит.
– Ну что ж, правильно сделала.
Лада смотрела вдаль. С церковного балкона, где они находились, была видна небольшая площадь, в которую вливались три улицы. По одной из них они пришли сюда, потому что идея насчет церкви взбрела Ладе в голову, едва она завидела отливающие золотом купола и покосившиеся кресты. Ей показалось, что это будет смешно. Немного ближе к Царствию Небесному… Но до полуночи и даже раньше все-таки надо разбежаться. Таковы правила.
Лада спросила себя, надолго ли ее хватит – в смысле, долго ли она будет терпеть их долбаные правила. Чем-чем, а штрафными санкциями ее не испугаешь. И, честно говоря, у нее был свой миллион евро, даже немного больше – на пару миллионов.
А еще у нее был рак.
Неоперабельный.
И вот она, молодая, красивая (когда-то), богатая женщина, смотрела вдаль, пытаясь забыть о тикающем в мозгу секундомере и разгадать тайну своего никчемного существования, в котором было всё и вдруг не осталось ничего. Так, может, ничего и не было? Как не было ничего стоящего в этом небе цвета линялых джинсов и в этих пустых, медленно разрушающихся домах. Как не было веры в этих намоленных стенах. Ни веры, ни утешения, ни надежды…
«Что ты делаешь, мать твою?! Тебе еще тащить на себе эту мокрую курицу!»
Плохой признак. Ядовитый голос внутри звучал гораздо громче, чем шепот, донесшийся снаружи.
– …Что ты спросила?
– Ты…
– Что – я?
– А ты почему здесь?
Лада достала сигарету и закурила. Глубоко затянулась, выдохнула длинную струю дыма.
– Со мной всё проще. Мне осталось три месяца, от силы полгода. Хочу повеселиться напоследок.
– Здесь невесело…
– Там, где весело, я уже была. И потом, откуда ты знаешь, каково здесь? Во всяком случае, скучно не будет, я тебе обещаю.
– Мне с тобой хорошо. Спокойно. Я бы хотела… остаться тут подольше.
– Лучше бы ты хотела вернуться и отрезать ему яйца.
– Кто знает? – Взгляд Елизаветы засох, направленный в одну точку. – Может, и до этого дойдет.
– Не дойдет. Не бери на себя лишнего. Твое дело выжить… после того, как всё закончится. А не то еще соскучишься, поползешь к нему обратно. Видела я и такое…
Лизу не задело презрение, прозвучавшее в последних словах. Она привыкла к кое-чему похуже слов. Ей действительно хотелось подольше оставаться рядом с этой женщиной. Поблизости от нее она чувствовала себя защищенной, как никогда прежде. Сила, исходившая от Лады, была почти материальной – плотная стена отчаяния, которую с другой, невидимой глазу стороны, подпирала смерть.
На самом деле Лада устала. Даже сигарета казалась неподъемной, и рука начала дрожать. Браслет, соскользнувший почти до локтя, отливал темным блеском. Кое-чего эти придурки из «персонала» не учли или просто не заметили: она могла без особых усилий снять побрякушку – ее кисть уже слегка напоминала куриную лапку. И с каждым днем будет напоминать всё больше. Через пару недель ей, пожалуй, придется