стихи расплетают обнимку,
мудрецов утомляя собой.
Так сердечные стебли никнут,
обрастая обычной судьбой.
1965
Где-то сгинули напрочь миряне.
Им – узорчатая лепота.
В полнолуние над морями
мне – ломота
в височной и в затыльной
и в тысяче других —
не в камне, а застыла,
не капля, а долбит,
от мира ловит стружки —
тяните с нас за фук!
Разбросаны игрушки —
природою зовут.
Но пишет отплесками море
по суховатости земной:
дорожка лунная замолит
беспутно сникших за вином.
Расставит вовремя, не вовремя,
поименно разберет
нигде не оговоренный,
но выпавший черед.
1965
Глубь только кепкой нахлобучить.
А примерять нельзя никак.
На чем-то незаученном
учиться проникать.
Нащупанно и веруя,
без каменных морщин.
Докатываясь веком
к безвременью вершин.
До винтика, до точки
вбурились головой.
Обычным и прочим —
холод да вой.
Холод да вой,
да жар гулевой.
Щёки чохом —
ночка та.
Д’а чечётка
начата.
Выворачивай носки
от тоски и до доски:
Ой, венец, венец, венец.
Свету белому конец.
Разбирайте ложки,
отдирайте брошки.
Оплетайте гордых баб,
отлетай, который слаб!
Ой, венец, венец, венец.
Свету белому конец.
А конец не света бела,
а гуляния…
А с рассвета всем за дело,
за деяния…
1965
Забытые мотивы —
неловко и смешно.
На радость, как на диво,—
откуда снизошло?
На время – по привычке.
На лица – без любви.
Квартирные кавычки —
затхлый вид.
По истину? —
За морсом
без дыбы и ножа
высокие запросы
ублажать.
1965
Поэтов тешили исправно.
И под гитарные лады
философии и страны
перекладывались в дым.
Клубились думы чудные
горою пустяков,
и песни были чутонькой
от мира от всего.
Был край земли – поранишься —
кометовой тесьмой,
и люди – тем же краешком
от этого всего.
Беспамятство целебное.
Умением парим
обменивать на слепок
с мира мир.
1965
Глядишь на мир,
когда он мил,—
добрейший мим
наш внешний мир:
сегодня – то,
а завтра – сё,
ни то, ни сё
и то не всё.
Так