Стихотворения Л. Мея. Николай Добролюбов

ти подлиннику, иногда безукоризненной[3]. Роскошью и негою стиха особенно хороши подражания восточным, из которых лучшее – «Сплю, но сердце мое чуткое не спит» – замечено было многими при первом его появлении[4]. Все «Еврейские песни» г. Мея[5] составляют одно целое, выражающее знойную страсть, которой сущность прекрасно может быть определена следующими двумя стихами:

      Милый мой, возлюбленный, желанный!

      Где, скажи, твой одр благоуханный?[6]

      То же самое чувство выражается и в песнях, переведенных из Анакреона. Большая часть из них передана г. Меем очень грациозно, хотя не без изменений, которые иногда зависели, очевидно, от личного вкуса переводчика. Например, не мило ли следующее стихотворение:

      Ляжем здесь, Вафилл, под тенью,

      Под густыми деревами:

      Посмотри, как с нежных веток

      Листья свесились кудрями!

      Ключ журчит и убеждает

      Насладиться мягким ложем…

      Как такой приют прохладный

      Миновать с тобой мы можем?[7]

      Перевод очень близок к подлинному тексту; только вместо ляжем в греческом стоит – сядем, а слов – насладиться мягким ложем – совсем нет… Без сомнения, изменения г. Мея не вынуждены были условиями стихотворного размера: он весьма искусный версификатор, и притом сядем и ляжем совершенно одинаково идут в стих.

      Переводы Феокрита весьма далеки от подлинника и могут быть названы вольными; но зато они большею частию близки к тому направлению, которое выражает г. Мей, изменяя некоторые фразы Анакреона. Он заставляет одну деву рассказывать о себе:

      Покорная безумью моему,

      Влекла его на девственное ложе.

      Уста слились и вспыхнул жар в крови… и т. д. [8]

      К другой деве обращается с просьбой:

      Ты, чернобровая, лобзаньем очаруй

      Меня в объятиях: волшебен поцелуй

      У нимфы на груди, как волны, перекатной…[9]

      Здесь уже г. Мей превосходит Феокрита: у греческого автора нет такой силы и рельефности в подобных изображениях.

      Вдохновленный древними авторами, г. Мей и сам сочинил идиллию из римской жизни: «Цветы», воспроизводящую известный анекдот о том, как Нерон засыпал было цветами своих гостей во дворце. Пир Нерона описан весьма живо и отчетливо, с тем же глубоким знанием римской жизни, какое показано г. Меем в его «Сервилии»[10].

      Из переводов Шиллера всего лучше «Прощание Гектора с Андромахой»: оно передано почти слово в слово, без всякого насилия стиха. В других переводах попадаются уклонения не совсем удачные. Например, в стихотворении «Амалия» говорится о поцелуях, что они пламенели, сплавляли душу с душою, на устах звуча сливалися… Шиллер говорит о них с гораздо меньшим азартом. В стихотворении «Ожидание» являются «докучные уши», вместо «подслушивающие уши» (Lauschers Ohr), – «цветок, лобзаемый румянцем зари», слова «Die Traube winkt»[11] переводятся стихом