Марина.
Я обрадовалась, потому что уже соскучилась по друзьям, особенно по дачным, Таганьковским, тем более что на улице стояла чудесная, июльская погода. Иногда, на ощупь, пока не видела нянька, следившая за нами, я, стараясь не споткнуться и не поранить забинтованные глаза, подбиралась к плотному дощатому больничному забору и просто прикладывала к нему ухо, чтобы услышать, что там творится на улице. Случайно я нащупала дырочку от высохшего и выпавшего сучка. Я просовывала свой мизинец на улицу и говорила себе: «Вот и мой пальчик на свободе...»
И чувствовала, что нижний край моего бинта начинает предательски намокать от слез.
Марина появилась на следующий день. Одна. Ее самостоятельность в передвижении по большому городу удивляла и пугала не только меня. Но только не ее собственных родителей.
Я вместе с другими детьми сидела в тенистой беседке, потому что ходить не могла – на глазах была повязка, и можно было свалиться на ровном месте. К тому же для заживающего шва необходим был покой. В этом корпусе лечились дети от полугодовалых и до шестнадцатилетних. Все они чинно сидели на лавочках и слушали, что читала им няня.
Няня любила журнал «Огонек». Она прочитывала детям все от первой буквы до последней точки. И пересказывала, что она видела на цветных вкладках, не забывая давать свой комментарий. В читаемом в тот день номере была репродукция картины «Иван-Царевич на сером волке».
Няня вещала разомлевшим, несмотря на тенистую беседку, детям: «Волк был очень сыт, поэтому он решил не есть царевича, а предложил ему свою помощь».
Пришедшая навестить подружку Марина, в отличие от волка, не была сытой. Антонина не отпускала ее гулять, пока та не уберет белье. И девочка улизнула потихоньку, пока старшая сестра разогревала обед. В животе кишки уже пели свою песню. Им даже не помог пирог с капустой за 5 копеек, купленный Светкой у выхода метро «Октябрьская».
Я сидела недалеко от выхода из беседки. В руках у меня был флакон с розовой водой и тампон, которым я тщательно протирала шею, и кожу на груди и на спине, насколько доставала моя рука. Взяв новый тампон, стала протирать лицо, по которому изредка стекали капельки пота из-под бинта, закрывавшего лоб и глаза.
«Это ты зачем делаешь?» – спросила Марина, плюхнувшаяся на скамейку рядом со мной. Она хотела напугать незрячую подругу, но я узнала ее по шагам и очень обрадовалась.
– Бабушка велела протирать. Могут пойти прыщи, а после них останутся оспинки. Это некрасиво. Такая жара, а нам нельзя даже в душ, можно бинты намочить.
Марина пожала плечами. Она только что, по дороге от метро, расчесала грязной и масляной от пирога рукой здоровенный прыщ от потницы на шее под волосами. Она потрогала его, – на шее был приличный бугорок засохшей уже лимфы с кровью.
«И долго тебе так ходить?» – Марина с завистью ткнула пальцем в повязку, оставляя на ней грязный жирный след от пальца.
– Не-а, – шепеляво ответила я. У меня во рту был приятно солененький кусочек твердокопченой любительской