окнами. Собор был снова заложен. Приезжал Великий князь – наследник и будущий император. Отслужили молебен и с Богом начали строить.
Уже возвели стены и барабаны куполов, когда обнаружились подозрительные трещины. И опять – комиссии, и новый пересмотр смет. А в одну из июньских ночей главный купол обрушился внутрь, увлекая за собой один из малых куполов и пять боковых сводов. Снова вопли и заседания комиссий. Споры и взаимные обвинения, длились несколько лет. Наконец, постановили Собор разобрать и начать копать котлован для фундамента на новом месте, а старые материалы использовать для нужд казачьей столицы. Так и поступили.
Когда начали рыть котлован, обнаружили забытый склеп протоирея, руководившего закладкой первого варианта собора. Храм строили так долго, что о тех временах (до нашествия Наполеона) вообще успели запамятовать. Но вот возвели новый фундамент и на соборной площади обнаружили шестьсот тысяч штук кирпичей, которых нужно было заложить в основание фундамента, но почему-то не заложили. Началась новая серия комиссий, взаимных обвинений и поисков виноватых. Опять пошли разбирательства, обвинения в воровстве и головотяпстве . Думали и рядили, что делать. В конце концов, проект снова перекроили – фундамент укрепили, а надземную часть облегчили на двадцать тысяч тонн. А в 1905 году строительство, наконец, завершили. Из-за Русско-Японской войны торжественное освещение собора прошло незаметно. Во время гражданской войны снаряд повредил купол. Произошло похищение ценностей и икон. По требованию новой власти с крыши и куполов сняли золоченую медь и не сразу смогли заменить ее кровельным железом. Собор стал открыт для стихий – началось разрушение. Подвалы храма начали использовать для хранения керосина и зерна для пивоварения. Закрыли фонтан, где святили воду, а заодно и сам храм. Расстреляли архиепископа, а других священнослужителей выслали на «Соловки». В первые дни фашистской оккупации, по просьбе казаков, собор открыли для богослужения. Молящиеся приходили в форме, в папахах, звенели шпорами и ножнами шашек.
После войны служба в храме продолжалась в тлеющем режиме. Участвовали одни старики; молодых брали на учет, как неблагонадежных. Собор медленно сам собой разрушался.
От томительного рассказа, звук которого, казалось, то приближался, то отдалялся, разболелась голова. Перечисление собранных вместе досадных ошибок, глупых недоразумений, сотканные из невежества и подлости преступления казались надуманными, раздражали и возмущали нарочитой предвзятостью. Скоро мне показалось, что на соборной площади я остался один. Не было даже обычных в таких местах голубей и голубок. Только мой «хвостик» продолжал торчать на краешке ока. Дело шло к двум часам дня. Мне пора было – в крематорий.
Не знаю, то ли рассказ об Аксайском Соборе, то ли что-то еще навеяло дурные предчувствия. Теперь удивляло, как накануне я мог быть совершенно спокоен. Видимо, просто, убаюкал себя, понадеялся на авось, хотя