нашей популяции, в том числе некоторыми, близкими к извращениям склонностями. «Первый подвернувшийся» донор оказался не без дефектов. Хотя возможно, здесь в разной степени это свойственно каждому. Возможно, большинство с успехом это в себе подавляет, хотя и продолжает транслировать пороки потомкам. Возможно, со стороны природы, или, если хотите, Создателя – это совсем не грешки, а способ усиления чувственности во имя того же продолжения рода.
Отец погиб во время войны, и я – наследник его. Мне моей чувственности совершенно достаточно… Между прочим, Прасковья Васильевна, по простому Параша, сама проверяла.
Год назад, когда я был приглашен первый раз, и в первый раз они омывали мне ноги, показалось, она с особым вниманием рассматривала и щупала их. А затем, как ни в чем не бывало, притащилась в казарму, прямо в мой сон. У капелян (стопроцентных) есть такая веселая опция. На втором этаже курсантской двухъярусной койки, царапая острой коленкой, она подо мной так громко и визгливо кричала, что разбудила бы взвод, если бы загодя не позаботилась, что бы он крепко спал. В этом и заключалась моя «нездоровая склонность»: я ее не голубил, а отчаянно «драл».
– Неужели было так больно? – спросил я потом.
– Немножко.
– Немножко? Значит, можно было терпеть.
– Вы что!? Кричать полагается!
Она ластилась, и, гремя мослами, спрашивала: «Как вам нравится мое тело?»
– Скажите честно, где вы его держите?
– Да вот же оно!
– Простите, я вижу только подвязки для бюста.
– Ты грубиян! Разве с женщиной так разговаривают?! – ворча, она, спускаясь со второго яруса на пол. А я подталкивал ее босою ногой, чтобы она не вздумала возвращаться. Внизу, зацепившись за чей-то сапог, она едва не упала и, ругаясь, натягивая на ходу одежонку, пронеслась мимо спящего под дежурною лампой дневального.
Со мной это случилось впервые. Это было совсем не то, о чем я мечтал. Ни о какой любви тут не могло быть и речи. То, что происходило, вызывало дрожь отвращения и больше напоминало мастурбацию, нежели естественное совокупление. Она суетилась подо мной так живо, что всюду я натыкался на ее лоснящиеся коленки, словно она была многоножка. Возможно, на родине, в естественном виде, капеляне и были такими, а ощущение лишних конечностей напоминали фантомные ощущения ампутированных. То, что она тут вытворяла, по силе и духу напоминало Джигу – ирландский танец, который исполняют ногами при неподвижном корпусе. Однажды в училище заехал прославленный ансамбль. На сцене клуба они выдали такую джигу, что курсанты ополоумели. В двенадцатом веке ирландские католики установили цензуру на многие танцы, усматривая в них непотребные движения тела. И тогда родилась джига. В ней не было и намека на похотливые взмахи хвоста, но быстрота, четкость и мощь движений ног делали этот заявленный, как протестный, танец сверх сексуальным. Каждый думал, если этакая сила – на сцене, так, на что же они (танцовщицы) горазды – в алькове!
Батарея в тот раз проспала «подъем», и внутреннему