здесь только гости с моей стороны, – заметила Нив.
– Мне они тоже не чужие.
– А кого-нибудь из одноклассников не хочешь пригласить?
– Нет, по мне – и так хорошо.
– А бывших подруг?
– Зачем? Как тебе вообще такое в голову пришло?
– Хочу посмотреть на эту-как-ее.
– На кого?
– Сам знаешь…
– Нет, не знаю.
– На шекспировскую девушку.
– Ее звали Фран Фишер.
– До сих пор не могу поверить, что ты по-настоящему играл в спектакле.
– «Я нашу дворню с челядью врага…»
– Ох, избавь.
– «…уже застал в разгаре рукопашной…»
– Прекрати, пожалуйста, слышать этого не могу.
– «Едва я стал их разнимать, как вдруг неистовый Тибальт вбежал…»
– Надеюсь, ты так не пыжился.
– Примерно так. Но после этого на сцену больше не выходил.
– Какая потеря для театра.
– И не говори. Вот в чем истинная трагедия.
– А ваше с ней знакомство произошло, как в пьесе? Это была любовь с первого взгляда?
– Ну нет. В лучшем случае это была симпатия с первого взгляда.
– Симпатия с первого взгляда. Это тоже из Шекспира?
– Я что хочу сказать: любовь – очень громкое слово. Мы были совсем другими. В том возрасте. Это… нечто иное.
– Давай, пригласи ее!
– Я не собираюсь приглашать Фран Фишер на нашу с тобой свадьбу.
– Почему? Если она была такая классная.
– Я даже не знаю, где ее искать! – На тот момент это была чистая правда. – Мы с ней не общались… двадцать лет!
– Но мне охота на нее посмотреть!
– А ты не боишься, что в разгар церемонии я переметнусь к ней?
– Потому-то я и хочу, чтобы она присутствовала. Пусть будет как в фильме «Четыре свадьбы и одни похороны» – с тем же настроением, с той же аурой, с изюминкой.
– Она, скорее всего, замужем. Наверняка и дети есть.
– И что? Пробей по интернету, какие трудности?
– Говорю же: мне и так хорошо. Я о ней даже не вспоминаю.
И действительно, я о ней не вспоминал – ну разве что от случая к случаю.
На протяжении минувших лет я наблюдал, как современные технологии раздувают культ ностальгии, а попутно – как сама идея «прошлого» подвергается сумасшедшей инфляции: у друзей затуманиваются глаза от воспоминаний о событиях недавнего Рождества. Свое собственное прошлое я старался не ворошить – не потому, что считал его травматичным или не столь счастливым, как у большинства, а потому, что уже не испытывал такой потребности. На других, менее счастливых этапах моей жизни я создавал себе религию из прошлого и уходил в нее, как в запой, – неудивительно, что одно сопутствует другому; я до сих под втягиваю голову в плечи, когда вспоминаю, как, пьяный в хлам, стал звонить матери Фран в ночь миллениума. Скажите, как она поживает? Не дадите ли ее телефончик? «Вот что я тебе скажу, Чарли, –