Борис Екимов

Проснется день


Скачать книгу

же, кавалер, – усмехнулась мать. – Только вот в уборную вечером боится ходить. Как стемнеет, так мама веди за ручку. Беда.

      Словно от удара качнулась Димкина голова. Еще не веря, что услышанное им сказано вслух, еще надеясь, что это ему показалось, он испуганно глядел на людей, стоящих в комнате: на мать глядел, которая еще усмехалась, на ее толстую напарницу, которая залилась хохотом, уперев руки в бока, на чужую женщину, которая тоже посмеивалась и качала головой с укоризной.

      Последняя отчаянная мысль: «Может быть, она, девочка, не слышала?» – бросилась ему в голову. Но девочка слышала: она улыбалась и, пряча улыбку, склонила голову и чертила по полу носком черного блестящего сапожка.

      – Ты врешь! – закричал тогда Димка, захлебываясь злобой и слезами. – Ты все врешь! – и всем телом подался вперед, и только намертво вцепившиеся в дверную скобу руки не позволили ему броситься. – Ты все врешь, врешь, врешь!!

      Мысль о чуде, мысль о спасительном чуде пронзила Димку. Он замер. Мокрое лицо его, искаженное судорогой боли, было обращено к матери. Только к ней. Как он хотел, чтобы она сейчас сказала: «Да, я соврала, это неправда. Я пошутила». Пусть потом будет все что угодно! Пусть потом она его бьет, пусть сделает все что хочет. Но сейчас пусть она спасет его! Пусть скажет: «Я врала». Только она может это сделать! Ах, как бы он любил ее после этого! Он бы все для нее сделал, все, все, все. Пусть только она спасет!

      – Ты это на кого орешь? – сурово спросила мать, делая шаг к Димке. – Это я вру?!

      Женщина, торопливо попрощавшись, пошла к выходу. И рядом с ней девочка. Она не оглянулась и скрылась за дверью.

      Димке стало все безразлично.

      – Так я, значит, вру? – гневаясь, спросила мать.

      – Врешь, врешь, – уже машинально, шепотом, ни о чем не думая, повторил Димка.

      Он не чувствовал ни боли, ни обиды, когда его колотила мать. А в комнате, куда она его потом втолкнула, он без раздумий сразу же взял молоток и снова начал приколачивать планки. Все у него шло хорошо, и гвозди почти не гнулись, пока он не вспомнил о девочке. Слезы выступили у него на глазах – как она хорошо танцевала – и он, промахнувшись, ударил молотком по пальцу. И тогда он бросил молоток, скорчившись, привалился к стене и, засунув больной палец в рот, заплакал.

      Он плакал долго, и потому, когда мать заглянула в дверь и подошла к нему и, присев рядом, спросила: «Чего ты?», – он ответил ей, молча вынув изо рта больной палец, показывая его.

      Мать подула на палец, запела шутливо:

      У коровки боли,

      У собачки боли.

      А у сынки моего

      Заживи, заживи…

      Димка снова заплакал, припал к матери, прижался к ней.

      – Ну хватит, ревушка, ну перестань.

      А он теснее к ней прижался, и тогда она взяла его на руки, стала покачивать, словно усыпляя.

      – Он уже и не болит у тебя, не болит. А что я тебя побила, ты сам виноват. Я же правду сказала, а ты при чужих людях мне: врешь, врешь… Я ведь правду сказала? А?

      – Правду, – всхлипывая, согласился Димка.

      – А эта девочка что… она учится… в вашей школе?

      – В