более высокий и не такой широкий в плечах, вдруг одним коротким резким движением повалил на пол девушку, сорвал с нее одежду и…
Более изощренного, изобретательного и профессионально снятого насилия я не видела.
У меня был один знакомый, который в свое время работал экспертом по порнографии. Да-да, была в советское время, да, кажется, и сейчас есть такая должность в органах. Он просматривал фильмы и на основе тех или иных признаков квалифицировал их как порнографию или же эротику. Различие было не только эстетическим и этическим, но и уголовно-процессуальным: за «порно» накручивали срок. Так вот… думаю, что и ему едва ли довелось на своем экспертно-криминалистском посту видеть то, что происходило сейчас на большом экране домашнего кинотеатра с этой девушкой. Двое «отцов-доминиканцев» в основном смотрели, почти не принимая активного участия… все делал один – грубое, жуткое животное в колпаке палача, с жирными волосатыми руками и выступающим вперед массивным брюхом.
…По всей видимости, девушка не играла испуг. Она не была профессиональной актрисой и не обладала особыми актерскими данными, как я уже заметила, так что явно не смогла бы так ярко и натурально сыграть боль и ужас. Нет… она на самом деле испытывала боль и ужас.
Я почувствовала, как у меня начинает кружиться голова. Нет, не от возбуждения (многих женщин порносцены возбуждают). От ярости и от ненависти. Все напоминания Ирины Романовны и холодные слова Теплова (не по фамилии тон выдерживает) всплыли в мозгу. По спине струился липкий холодок, сцепленные ладони вспотели и конвульсивно переплелись пальцами.
Но самое жуткое было впереди.
Первый «инквизитор» (я не особо верующая, но все равно – это имеет отношение к церкви, и потому вдвойне страшно) наконец вступил в дело. При этом он не открыл своего лица. Через две минуты он, не отстраняясь от партнерши, поднял распятие и ударил им девушку по голове, я отчетливо услышала глухой звук этого удара. Та упала, и тогда «палач» схватил девушку за волосы и поднял в воздух.
Я хотела прикрыть глаза, но не смогла…
Из горла несчастной жертвы вырвался какой-то сиплый крик, и тогда второй инквизитор (не тот, кого назвали «Торквемадой») выхватил у «палача» его мясницкий нож и, запрокинув девушке подбородок, полоснул лезвием по нежному горлу.
Раз и другой.
Вопль был жуток, и он оборвался еще более страшным клокочущим хрипом. Обнаженное тело конвульсивно выгнулось, упало на каменный пол, огромный жирный палач встал на грудь жертвы обеими ногами – и из распоротого горла вырвался фонтан крови, веерно взрезал пространство этого проклятого каземата и…
Я зажмурила глаза и, машинально нажав на пульте первую попавшуюся кнопку, запрокинулась в кресле, чувствуя, что меня вот-вот стошнит. В глазах помутилось. Нет, я не боялась крови, мне много раз приходилось чувствовать и видеть ее… как говорится у Блока: «…и вкус ее, и цвет, и душный, смертный плоти запах». Мне довелось убивать. Но убивать в честном поединке, и убивать людей, которые по свирепости своей