не знали, как избавиться… Актёры всем составом отказались работать с нашим чудом! Это нам деваться некуда…
Ничего интересного здесь уже не предвиделось. Пожалуй, надо было рулить. Ксюша направилась к гримеркам, попутно вытирая жирные пальцы влажной салфеткой…
А трансляция, установленная на каждом углу, продолжала орать на весь театр голосом Марфы:
– Куча хорошего материала, куча! Но вы же не способны ни на что! С кем делать его?! Вот Юра… Талантливый актёр, что скрывать! Но надо же развиваться! Талант – это только пол дела! Без трудолюбия он – ничто! Пахать надо! До крови, до жил разорванных! Крутиться, как юла, по сцене! А вы претензии предъявляете! Оправдание своей лени ищите!!! Вот, правильно, что разгоняют вас! Это единственный выход!
– Вы бы и сами развивались, Марина Дмитриевна! Вам ведь тоже далеко до гениальности! – парировал Юра…
Ну вот как его поддерживать? В такой войне, будь он прав хоть сто раз, никто участвовать не хочет… Актёры – народ мирный. Да и трусоваты. Когда Ксюша вышла из подвала с другой стороны, разговор на сцене набирал новые обороты.
– …не желаю с вами работать, господин Матейчук! Вы свободны от моего спектакля!
– Огромное Вам, человеческое спасибо!
Ксюша была уже возле дверей на сцену, когда из них, чуть не сбив её с ног, вылетел Юрка. Несясь к выходу, он сквозь зубы бормотал ругательства!… Наверняка выживут его, если театр останется. Слишком уж неудобен. И плевать им, что он прекрасный актёр!
Вот и гримерочка пятая! Каждый её обитатель проводил в ней гораздо больше времени, чем, скажем, дома. Актёры там пили чай, учили роли, ели и даже спали между репетициями. Все шестеро были очень разными, каждая со своим фокусом, но даже такие странности, как регулярно пропадающие и через время волшебно появляющиеся уже изрядно потрёпанные вещи прощались, поскольку всякое в семье бывает – не уходить же из гримёрки!
– Как ваша репе… – Ксюша не договорила.
– Шшшшш, – яростно замахали руками девчонки, с тревожным интересом возвращаясь к происходящему на сцене. А Марфа, как видно, решила посвятить воспитанию всю репетицию. – Не думайте, что всё сказанное касается только Матейчука! Вы пустые! От вас не исходит никакой энергии!…
Дальше слушать не имело смысла. Ксюша осмотрелась. Здесь, очевидно, топтались счастливчики, чьи эпизоды были позже. Два мотылька из балета (непонятно как их сюда занесло) прилипли ушами к трансляции. Алиса, которая, закинув ногу на ногу, красила огромные нарощенные ногти в цвет бардо – до неё вообще сегодня вряд ли дойдёт. Четвёртой была представительница старшего поколения. Нонна Бернадская уютно устроилась в кресле и что-то вязала, попивая чаёк.
Ксюша любила Нонну. С ней было просто и уютно, как с бабушкой. Она была из тех, кто не работал здесь, а служил. Всю жизнь, получая мизерную зарплату, она провела в этом театре, так и не заимев семью. Нонна пришла сюда ещё девочкой после какого-то ПТУ, но очень