ну? Это почему же?
– Сам подумай! Может, сообразишь!
– Катись отсюда!
– А-а, не нравится правду слушать?
– Катись, кому сказал!
Они налетели друг на друга как два петуха, и оба упали в грязь. Марсель был крепче, но верх взял младший брат, наверняка потому, что дрался с большей яростью – ведь он защищал свою честь, честь своей жены, а кроме того, свою территорию.
Вот так это все и было. Младенец надрывался от крика в своей кроватке, похожей на вагон поезда, а во дворе мутузили друг друга два мужика. Умей мальчик говорить, ему было бы трудно подбодрить дерущихся криком «Наподдай ему, пап!» или «Наподдай ему, дядь!» – потому что он не знал бы, кто есть кто. Ну а пес Бобе, вместо того чтобы броситься на помощь хозяину, хранил олимпийское спокойствие – по той простой причине, что лично мне ничто не угрожало. Пока Жак с Марселем в энный раз колошматили друг друга, Бобе положил лапы на край моей кровати и ласково лизнул меня в лицо.
4
Почтальонша. Ниукасл. Почтальонша
Почтальон, который по утрам приносил нам газету, обычно давал знать о своем приходе легким стуком в окно, после чего засовывал нашу корреспонденцию за железную решетку. Но в декабре того года он, поскользнувшись на льду, упал с велосипеда и сломал себе лопатку. На следующее утро к нам в дверь постучала миленькая девушка с почтовой сумкой через плечо. Отец открыл ей – он как раз пил кофе и вышел с чашкой в руке. Она протянула ему газету:
– Здравствуйте, я теперь вместо вашего почтальона.
– А-а… – ответил отец. – Хорошо, спасибо.
Она показала на мою кроватку:
– А сколько вашему малышу?
– Семнадцать месяцев.
– О, наверное, уже носится как угорелый?
– Носится, да еще как!
Нашим единственным рождественским украшением служила гирлянда пеленок, вывешенных для просушки над плитой.
– Представляю, сколько с ним хлопот!
– Да, хлопот хватает, – подтвердил отец.
Девушка вежливо попрощалась и отправилась дальше, разносить свою почту.
Отец обеспокоенно склонился над моей кроваткой. Я не только не «носился»; я, если и вставал на ноги, с трудом мог удержаться на них без опоры. Было очевидно, что я отстаю в развитии по меньшей мере на полгода. Если бы при этом я хотя бы бойко болтал – какая-никакая компенсация! – но какое там! Издаваемые мной звуки сводились к двум вариациям: «грр-р» и «гав». Никто не объяснил отцу, что с ребенком надо разговаривать, иначе ему не овладеть даром речи. Он же, я думаю, довольствовался тем, что просто на меня смотрел. Он вытащил меня из кроватки, поставил на ноги и отпустил. Я тут же шлепнулся на попу. Он поднял меня, но я снова упал. Он чуть ли не половину утра провозился со мной, пытаясь добиться, чтобы я удержался на ногах, но я вел себя не лучше одного из мешков с зерном, которые он покупал, чтобы кормить своих цесарок. В конце концов у него затекла спина и он махнул на меня рукой. Бобе с мрачным видом наблюдал за этой сценой. И тогда отца осенила гениальная идея: он