и неряшливой. – Тебе идет. Такая юная, милая…
– Что? – Я-то как раз стараюсь добиться противоположного эффекта. Сижу в напряженной позе, с прямой спиной, едва повернувшись в сторону Харрисона. Смотрю на него, прищурившись. Может, поймет по моему резкому тону, что я не глупостями пришла заниматься. – Ты серьезно считаешь, что я выгляжу клево без ресниц?
Харрисон хмурится – мое настроение его не разочаровывает.
– Ты сегодня не в духе. Но это дело поправимое.
Неужели не видит, что я не настроена развлекаться? Неужели не заметил, что я даже не улыбнулась ему, как обычно? Не положила руку ему на бедро?
– Поедем в Херитидж-парк, подходящее местечко, – говорит Харрисон и трогается с места.
Отлично. В Уэстервилле Херитидж-парк, на окраине города, – любимое место молодежи, где по уик-эндам половина старшеклассников проводят время на заднем сиденье маминых автомобилей. У Харрисона, по крайней мере, машина своя. Но разве это имеет какое-то значение? Сегодня у нас ничего не будет, это точно. Не потому что я не хочу, а потому что твердо намерена не давать Харрисону ложной надежды на что-то большее, чем поцелуи под покровом темноты.
– Харрисон… – говорю я, но он не слышит, потому что уже включил музыку. Кладет руку мне на колено, а я смотрю на костяшки его пальцев и ничего не могу с собой поделать. Кладу ладонь сверху, сплетаю наши пальцы. Другой рукой глажу его по волосам. Ничего, если я поцелую его еще разок? Прошлым вечером я сказала себе – все, никогда больше, но сегодня уже ненавижу себя за то, что вообще влипла в такую ситуацию.
– Ну как, понравилась вчерашняя вечеринка? – спрашивает Харрисон, прерывая затянувшееся молчание. Вообще-то мы не разговариваем по-настоящему, только флиртуем. Я мало знаю о нем, кроме того, что он Харрисон Бойд, что играет в футбольной команде, что мы учимся вместе и что он, должно быть, умен, потому что я никогда не видела, чтобы он провалил тест. Ни о чем серьезном и важном мы не говорим. По-настоящему я его не знаю. Как и он не знает меня.
Смотрю на свою руку на его руке, изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не флиртовать, не завести его.
– А тебе?
– Да.
Снова неловкое молчание. Мы оба как будто ждем того момента, когда сможем прильнуть друг к другу, потому что не умеем общаться трезвыми, без обнимашек-потискушек.
Отсюда и вопрос: почему Харрисон вообще приглашает меня кататься на лыжах? О чем бы с ним говорили? Не холодно ли там?
По привычке поднимаю его руку, подношу к губам и целую ободранные костяшки пальцев. Понимаю, что не должна так делать, но ведь мне будет этого не хватать. Пока есть возможность, ею надо пользоваться. Харрисон ведет одной рукой, другую предоставил в мое распоряжение. Время от времени посматривает на меня краем глаза, и взгляд этот обжигает все сильнее.
Добравшись до Херитидж-парка, сворачиваем на тихую дорожку, ведущую к уединенной парковочной стоянке с одним-единственным автомобилем. Фары потушены, внутри темно, только