и чувствуя, что никогда до этого не был он ей таким родным, и почему она ничего ему не сказала? Возможно, он желал и надеялся, что дочь произнесёт несколько ласковых слов напоследок. Почему она так боялась его и робела?
Мягкое прикосновение прервало эти мысли – мадам Фроссар напомнила ей о своём присутствии, и на четыре года её дом стал домом для Лизет, её помыслы стали мечтами Лизет, её знания и умения стали принадлежать Лизет и срослись с её уже приобретёнными чертами характера и вом. Ей было уже далеко за сорок, и она показалась девочке старухой, была заметно старше отца и, несомненно, мать Лизет была красивее, но объективному обывателю внешность мадам могла показаться приятной, а в молодости её даже называли хорошенькой. Муж её давно скончался, оставив тридцатилетней вдове неплохое состояние, которое она решила употребить на то, чтобы создать “приют просвещения и благопристойности для девушек” – так она называла своё детище, а своих учениц – нимфами своего сада, глядя как они весело бегают или играют в маленьком саду за домом.
Девушки читали, занимались живописью, танцами и музыкой, учили французский и английский языки. В доме помимо самой мадам, жили ещё две молоденькие учительницы-француженки, также в пансион раз в неделю приходил лысый и сгорбленный под тяжестью лет Василий Осипович Скворчевский. Закончив преподавательскую деятельность в университете, он нашёл пристанище своим обширным знаниям “в этом дворце грации и красоты”, как он говорил. Он пытался привить девушкам почтенное благоговение к истории и религии, но его слушали вполуха, нетерпеливо постукивая пальчиками по парте, устремляя глаза к потолку и пытаясь высчитать, сколько осталось времени до конца урока.
Мадам одновременно могла обучать не больше пятнадцати учениц, поэтому их общество было сплочённым, и она была его лидером и идейным вдохновителем для всех увеселений и мероприятий. Она уделяла пристальное внимание каждой девушке, позволяя отличиться в присущих ей талантах: если та хотела петь – зал был в её распоряжении, если любила вышивать, а к музыке была равнодушна, то мадам не заставляла, а если Лизет хотела бы больше времени уделять игре на фортепиано, то, пожалуйста, она может приходить в музыкальную комнату после уроков. А если вдруг у девицы не находилось никаких способностей, то ей позволялось обучаться всему понемногу, главным было усердие, а к чему – мадам было решительно всё равно.
Мадам Фроссар плохо говорила по-русски, и всё обучение велось только на французском, поэтому Лизет пришлось вспомнить всё, чему учила её мать, и она к своему удивлению обнаружила, что обладает способностью схватывать всё на лету, и по началу сковывавшее её напряжение отступило. Хозяйка с восхищением рассказывала о Бахе, Моцарте, а также новых композиторах, покоривших Европу – Берлиозе, Шопене и Листе. Злые языки говорили, что у нее был роман с графом Н., который заседал в министерстве иностранных дел, и, вероятно, он-то и доставлял ей такие драгоценные ноты из-за рубежа. Впрочем,