бы стать подходящим саундтреком к жизни самой Кристины; они с Адамом нарушили все принятые правила, не скрывая бурного романа. Полагая, что Кристина вполне годится на роль неофициальной спутницы, светская мать Адама закрывала глаза на происходящее, но, когда отношения стали глубже и серьезнее, она пригласила Кристину на встречу. Сказанное ею было прозрачным и обжигающим, как поданный гостье чай с лимоном: у не имеющей средств разведенной Кристины нет никаких надежд на брак с ее сыном. Кристина была потрясена. Лишь несколько трудных, закаляющих характер лет спустя ей встретится человек с собственным состоянием и безразличный к социальным условностям.
Еще подростком знатный, блестящий и непредсказуемый Ежи Миколай Ордон Гижицкий бросил школу после того, как стал свидетелем жестокого убийства казаками другого студента, испытавшего самодельную бомбу в лесу, за чертой города. Ежи вырос угрюмым и страстным молодым человеком, склонным к вспышкам ярости. Богатый отец не захотел, чтобы сын учился в Париже, молодой человек провалил экзамены на инженерных курсах и на пароходе отправился в Америку. Там путешествовал из штата в штат, работал ковбоем, траппером, золотоискателем, шофером Дж. Д. Рокфеллера, а когда все это ему надоело, даже некоторое время искал удачи в Голливуде. Несмотря на избыток личного тщеславия, Ежи не был обременен тягостным чувством семейного наследия, от которого страдала Кристина. В какой-то момент он благополучно продал золотой фамильный перстень с гербовым крестом, чтобы оплатить железнодорожный билет для друга. Его влекли по жизни жажда приключений и стремление к самосовершенствованию.
Талантливый лингвист и коммуникабельный человек, к 1920-м годам, когда ему перевалило за тридцать, Ежи нашел солидное место секретаря в только что открывшейся польской дипломатической миссии в Вашингтоне и почувствовал вкус к интригам. Позднее он рассказывал: «Деятельность нашей миссии не была для меня секретом. Я был единственным человеком, располагавшим ключом от сейфа, где мы хранили шифровальную книгу» [9]. Ежи завязал теплые отношения в польских дипломатических кругах, но после нескольких лет конспирации и регулярных теннисных матчей с послом, князем Казимиром Любомирским, он оставил службу, чтобы посетить Нью-Йорк и Лондон. Там он присоединился к команде, готовившейся к первому в истории участию польской сборной в Олимпийских играх. В 1924 году он, с огромным национальным флагом в руках, возглавил шествие польских атлетов на парижском олимпийском стадионе. В следующем году он принял участие в экспедиции в Западную Африку в качестве секретаря и фотографа польского путешественника Антона Оссендовского. Эта поездка зажгла в его сердце любовь к Африке, которая в дальнейшем привела к написанию ряда книг. Ежи внес свой вклад в борьбу за сохранение популяции слонов и лечение малярии, а затем решил, что устал от сафари. В 1932 году он вернулся в Польшу.
Однако Польша его разочаровала. Прошло десять лет после окончания героической войны с Россией, последовавшей за Первой мировой,