вас чем-то обидел?
Напрочь потеряв терпение, я со всей силы дернулась прочь.
– Да ты мне копчик сломал, дурень, вот чем!
Вероятно, шассера потрясла моя грубость, потому что выпустил он меня так резко, будто я его укусила. А потом уставился на меня с неприязнью на грани отвращения.
– Я в жизни не слышал от дамы подобных выражений.
Ах да. Шассеры ведь праведники. Вероятно, он счел меня дьяволом.
И не то чтобы очень ошибся.
Я одарила его кокетливой улыбкой, пятясь и изо всех сил хлопая ресницами в попытке изобразить манеру Бабетты. Когда он не попытался снова меня задержать, дышать стало чуть легче.
– Значит, не с теми дамами ты водишься, шасс.
– Так, значит, вы куртизанка?
Я бы рассвирепела, услышав это, если бы только не знала нескольких весьма уважаемых и достойных куртизанок – не сказать, кстати, что в их число входила Бабетта. Чертова вымогательница. Я картинно вздохнула:
– Увы, но нет, и весь Цезарин скорбит об этом.
У него на лице заиграли желваки.
– Как ваше имя?
Гром бурных аплодисментов избавил меня от необходимости отвечать. Королевская семья наконец свернула на нашу улицу. Шассер отвернулся лишь на секунду, но мне большего было и не нужно. Я скользнула за спины особенно восторженных девиц – они кричали имя принца так визгливо, что только собаки должны были бы слышать этот писк, – и исчезла прежде, чем шассер успел обернуться.
Однако со всех сторон на меня тут же обрушились людские локти, и я очень быстро поняла: я слишком мала, низкоросла и худа, чтобы пробиться через толпу. Во всяком случае без помощи ножа. Ответив на пару тычков тем же, я поискала глазами местечко повыше – переждать там процессию. Где-нибудь понеприметней.
Нашла.
Подпрыгнув, я ухватилась за подоконник старого песчаникового здания, пробралась по водосточной трубе и вскарабкалась на крышу.
Опершись локтями на парапет, я оглядела улицу, которая расстилалась внизу. Золотые флаги с гербом королевской семьи развевались у каждого порога, торговцы продавали еду на каждом углу. И хотя их жареный картофель, сосиски и сырные круассаны пахли очень ароматно, в городе все равно несло рыбой. Рыбой и дымом. Я сморщила нос. Такова уж одна из прелестей жизни на тоскливом сером полуострове.
Сам Цезарин воплощал собой серость. Грязно-серые дома наседали друг на друга, как сардины в банке, а полуразваленные улицы тянулись мимо грязных серых рынков и серых гаваней, которые были еще грязней. Все вокруг окутывало вечное облако трубного дыма.
Эта серость была удушающей. Безжизненной. Скучной.
И все же есть в жизни вещи пострашнее скуки. И дым порой идет не только из труб.
Аплодисменты достигли апогея, когда семейство Лионов проезжало мимо дома, на крыше которого я сидела.
Король Огюст махал народу из своей позолоченной кареты, а его золотые кудри развевались на осеннем ветру. Его сын Борегар сидел рядом. Эти двое были совершенно друг на друга не похожи. Первый – светлоглаз