дао, что художник вновь ощущает биение жизни – он не один! Слово за слово, хлопает дверца лимузина, шикарные апартаменты, шампанское, ну и, как это обычно бывает, спальня. И на супружеском ложе (жена, естественно, в деловой поездке) художник познаёт деву в библейском смысле. Эдакий променад по девственному лесу… Оценили метафору с пятном на скатерти? Блестяще, снимаю шляпу. Короче, любовь кипит, камыш шумит, деревья гнутся. Начинаются серьёзные отношения. Но… через недельку возвращается жена, узнав о супружеской неверности, мир-то не без добрых людей. В общем, развод с конфискацией. Узнав, что художник скоро останется почти нищим бывшая дева устраивает сцену и даёт ему отставку. Накануне судебного процесса, художник просыпается ночью. Он спускается в мастерскую, где, окружённый неоконченными картинами, останавливается напротив своего последнего наброска. Даже не наброска – так, пары акварельных клякс. Отлично, супер, пальчики оближешь! Премию «Русский букмэйкер» в студию. Но это только половина романа!.. О-о!.. Вторая часть целиком состоит из рефлексирования по поводу этих самых акварельных пятен! Странные ассоциации, довольно банальная философия, поток сознания, обрывки мыслей, нравоучения какие-то… Непрерывно – целых сто пятьдесят страниц! Вы понимаете?! Я даже цитировать не буду. Это же невозможно читать! Был текст, и нет текста. Никакого вывода, ни намёка на эпилог, или дальнейшее развитие сюжета…
Редактор прервал свою пламенную речь. Аяксов стоял перед ним, не шевелясь, и даже не моргал. Лишь болезненно дёргалось правое веко. Пётр Мамоныч смягчился:
– Ну, не принимайте так близко к сердцу. Вы лучше другу посоветуйте, чтобы он вторую часть рукописи выкинул, а лучше сжёг. И пусть накатает что-нибудь в духе «Робинзона» – мол, с голой задницей, но не со сломленным духом. Вот тогда будет ему и публикация и тиражи…
– Невозможно… – поник Аяксов. – Конец. Я писал этот роман пять лет. Это были лучшие пять лет в моей никчёмной жизни. Я ничего не буду переписывать. Прощайте, Пётр Мамоныч…
Аяксов рванул на себя раму окна и, легко перекинув тело через преграду, спрыгнул…
– Был витальный, стал летальный… Так это его писанина… – покачал головой редактор. – Дру-у-гу обещал. До последнего ведь не признавался проходимец, а я – голова, два уха и не сообразил. Как это теперь говорится… пацан к успеху шёл.
Грузный Пётр Мамоныч с трудом выбрался из раковины офисного кресла и облокотился на подоконник:
– Слушай, Аяксов. Знаешь, чем падение с пятого этажа отличается от падения с первого. Не знаешь? С пятого: «А-а-а-а-а… Бум!», а с первого: «Бум!.. А-а-а-а-а!..».
Аяксов понимающе хныкнул где-то внизу. Пётр Мамоныч забеспокоился:
– Ничего не сломал-то?.. Потому я и заседаю на первом… Вижу, Аяксов осточертело тебе в корректорах. Творить хочешь! Талант, знаешь, у тебя имеется. Считай – это проба пера… Так что, будешь переписывать свой опус? Текст упростим, мужской пресс на обложку приляпаем – в момент разойдётся!..
– Не буду! – прогундел Аяксов.
– Ну, дело