строго настрого, чтобы ты там была. Адриан тоже не пойдет?
– Не знаю насчет него, но у меня много дел, к тому же я хотела встретиться с подругой.
– У тебя нет подруг, – язвлю я. – И какие дела могут быть важнее этого приема? Если не пойдешь, мама убьет тебя.
Реми закатывает глаза и не отвечает. Мне хочется что-то сказать ей, что-то едкое, но я молчу. Ей попадет от мамы, если она не явится на вечер. Так что свое наказание она еще получит. Снова разворачиваюсь к зеркалу и смотрю на себя.
Я очень похожа на маму – ее черты лица проскальзывают в моих. Реми и Адриан больше напоминают отца. У них острые черты, зеленые глаза. А я блондинка, и цвет глаз у меня голубой. Когда я улыбаюсь, то становлюсь еще более схожей с матерью. Тонкие губы расплываются по лицу, и я представляю, как через несколько лет стану такой же, как она.
Это мысль греет меня, словно солнце в погожий день.
(Ремелин)
Я спускаюсь по лестнице и почти налетаю на папу. Он выглядит немного расстроенным или, может, это последствия бессонной ночи, которую он провел на рейде. Его лицо осунулось, на подбородке колючая каштановая щетина, а глаза кажутся больше, чем обычно.
– О, Реми, – устало улыбается он, обнимая меня. – Не думал застать тебя.
– Я не иду на вечер, – говорю я. Отец смотрит на меня своими светло-зелеными глазами и понимающе кивает. – Ты не мог бы прикрыть меня перед мамой?
Он облокачивается о перила лестницы и тяжело вздыхает. Я тут же осматриваю его с ног до головы, нет ли где ранений. Отец вполне мог получить их на рейде. Это крайне опасно, бывать там, где бывает он. Мятежники, как говорит мама, совершенно непредсказуемы. Не уверена, что это правда. Но если людям угрожать расправой или пытаться схватить их и пытать, то они станут отбиваться самопроизвольно. Обычный инстинкт самосохранения. Папа вскидывает брови.
– А почему ты не хочешь пойти?
– Ты же знаешь, я не люблю такие приемы. Для мамы это важно, я понимаю, но…
– Беги, – мягко улыбается папа. – Я прикрою. Только возвращайся не позднее десяти, ладно?
Я крепко обнимаю папу. Наверное, это неправильно – любить кого-то из родителей больше, но я ничего не могу с собой поделать. Папа для меня лучший друг и соратник, а с мамой так почему-то не выходит. Никогда не выходило.
– Ты самый лучший, – говорю я, а затем отстраняюсь. – Люблю тебя, пап.
Папа прикладывает палец к губам в умолкающем жесте, а после хитро подмигивает мне. Я смеюсь и, чмокнув его в щеку, бегу по лестнице вниз. Сворачиваю из холла и осторожно пробираюсь к выходу из особняка. В гостиной вовсю ведется подготовка: организаторы указывают официантам, что и куда нести, мать руководит процессом со стороны столовой. Я на секунду замираю, чтобы посмотреть на нее. Эта женщина похожа на глыбу льда. Ее белые волосы закручены на затылке в элегантный пучок, скрепленный бриллиантовой заколкой, профиль выделяется среди остальных профилей в комнате. Ее нельзя спутать ни с кем. Моя мать – королева здешней элиты. Она слегка поворачивает голову