с кожаной сумочкой, густо обшитой каменьями, в которой, верно, полно денег, вальяжно поправляет на себе меха, яркие длинные перья на голове и высокомерно направляется в настежь распахнутые двери. Гордо вошла, кичливо раскачиваясь телом, твердо зная себе цену.
Вот это покупательница! Вот это клиент! Сразу забыл о Марте. Суетливо бросился навстречу. Весь в любезном внимании. Само подобострастие. Сама учтивость.
Ее наметанный взгляд сразу ухватил кольцо золотое, украшенное сочной зеленью изумруда, в окружении сверкающих капелек бриллиантов, что еще держал в ладонях. Она жеманно протянула ему руку. Он, перегнувшись вдвое, надел его на тонкий палец. Повертела рукой, – а что, ничего. Ладно, беру.
Горделиво прошла к прилавку, оттолкнув брезгливо ногой корзину, скромно стоящую на полу, прилипла взглядом к витрине. Сердитая Марта, увидев такую богатую и чванливую даму, сразу догадалась, кто виноват в том, что у нее прореха в кармане. Вот где, наконец, можно отвести душу и отыграться за всю свою жизнь, не очень удавшуюся. Ткнула решительно корзину назад, под самые ее ноги.
― Откуда такие дохлые берутся? Надо же, одна кожа да кости, а спеси сколько, ровно с княжеского престола слезла! – говорит, как бы ни для кого.
― Убери из – под ног свою драную кошелку, задрипанка нищая, – сверкнула злобным взглядом Вирена.
― Куда несено, туда и поставлено. Я бы свой кошель на эту замызганную торбу сроду не поменяла. – Ядовито поинтересовалась. Заботливо осмотрела, – Вы, дамочка, так сильно уморились на работах, али сухотами болеем, что такая тощая, аж страшно приличным людям глядеть на это жуткое безобразие, так и тянет подать чего-то перекусить, – в ее голосе звучало такое искреннее, и такое ехидное сострадание.
Изумленная этой неслыханной дерзостью, округлив свои маленькие глазки, решительно поджала тонкие губы.
― А ты принарядилась, чтобы всех нищих в городе перещеголять. – Брезгливо ткнула пальцем в одежду Марты. – В этой юбке рыбу только в реке ловить. А сорочку у какой несчастной старухи перед смертью стащила? Вот это фасон! Нищий нищему может только позавидовать. Ишь, убралась красно как, что твоя коза на Рождество! И сюда приперлась, будто к себе домой. Сказано, козья рожа – везде вхожа. – Злорадно хихикает, кокетливо отставляя пальчик в сторону, приставляет лорнет к глазам и дальше острым носом в украшения.
― А ты, бесхвостая курица в павлиньих перьях, гляжу давно обнищала умом! Думаешь, если размалевала рожу, словно пасхальное яйцо, напялила на себя меха из облезлой кошки, будто свинья в хомут влезла, так уже великой цацей стала? Давеча видала таких, бродячих. По всему городу шуты бегают, зазывают на представление. Хороша мода! Не каждый нищий в такое оденется. Это же всем курам на смех!
― Тут так дурно пахнет! И откуда тухлой псиной воняет, – сморщила благородный носик Вирена, поглядывая в корзину. – А кислятиной как несет! Милочка, ты совсем раскисла от пота. Убери свои грязные руки из моих глаз долой, закрываешь обозрение.
И почти легла тощим