беря за руку Алипию.
Дождь перестал, но небо не прояснилось. Грозовые облака все так же нависали над зданием больницы. На ступенях пожилая женщина куталась в мохеровую шаль.
– Простите… – обратилась к ней Алимпия, – вы не знаете, кто так протяжно стонал? Кажется, звук доносился с верхнего этажа…
Подняв на девушку заплаканные глаза, женщина тихо промолвила:
– Это приют для душевнобольных… здесь все стонут… одни от муки, другие от удовольствия…
Глава 16. Алимпия разжигает печь
"Почему он назначил встречу на задворках? Почему не в доме? – никак не могла взять в толк Алимпия. – Да еще велел никому не говорить, даже дяде… что за шпионские игрища?"
В кухне было сыро и зябко. Присев на корточки перед голландкой, она тщетно пыталась разжечь печь, но пальцы дрожали и спички ломались одна за другой.
Мрачный опустевший дом. Большой и бестолковый, как Егор…
– Ой, чего это я о нем вспомнила? – удивилась девушка, потирая озябшие руки. Подышала на них теплом. Опять зачиркала спичками.
– А того… – сама себе и ответила, сморщив носик от летящей искры, …что надо было сказать ему о записке Генриха, которую давеча передал ей мальчонка-беспризорник… о том, что, как стемнеет, ждет ее у старых мастерских, но только одну, без провожатых, что владеет важной информацией и готов предоставить ее по взаимной договоренности.
– Что он хочет мне продать? – покачала головой Алимпия. – Уж не признание ли в истинной причине смерти Гектора?!
Наконец-то удалось зажечь лучину. Приоткрыв заслонку, бросила щепу в печурку. Огонек начал разгораться, затрещали березовые дровишки, теплый серый дымок поплыл в комнату, да прямиком в лицо Алимпии.
Девушка закашлялась, замахала руками, разгоняя дым. Неловко завалилась на бок, на четвереньках отползла в угол, подальше от злополучной печки.
– Курица! – вдруг прогремел над ухом знакомый голос. – Куда лезешь, дура-баба?! Почему вьюшку загодя не отворила?!
Подхватил на руки, Кравцов вынес девушку из дома на свежий воздух, усадил на лавку под березой. Сам обратно кинулся, потрясая на ходу кулачищем. Распахнул створки окон, громыхнул какой-то посудиной, скрипнул печной задвижкой. С лязгом покатилось по кухонным половицам пустое ведро, выкатилось на обшарпанный паркет гостиной. Из дома вышел Егор, сжимая в руке дуршлаг.
– Вот и согрелися! – взлохмаченный, присел рядом. – Кочергу не нашел, пришлось черпаком полешки раскидать.
От его кителя остро пахло гарью и мужицким потом. Алимпия невольно скривилась, не успев вовремя отвернуться, а он враз просек.
– Чего нос-то морщишь, барышня? – пробурчал между делом, стряхивая с пшеничных волос осевший пепел. – Твоей глупостью и подфанивает… чуешь? – и захохотал громко так, от всей богатырской души.
– Да тише ты! – испугалась Алимпия. Ухватила за плечо, начала трясти, что есть мочи. – Тише, дуралей! Услышит же и сбежит! – поняла, что проговорилась, порозовела с досады.
– Кто сбегит? – сбавил