подачи влюблённого в неё Комисарова директриса была уверена, что район Павловска прямо-таки наводнён подземными проходами, ведущими начало от шведов и масонов времён Павла I.
– Живите, Шура, хватит ныть, – советовал Лукич.
– Жизнь – это юдоль скорби, – Шура картинно вздохнул. – Нет, Капа, ты скажи, какой гранит мне лучше взять на памятник надгробный?
– Красный. Он в нашем климате меньше разрушается, – деловито советовал Костик. – Или по традиции можно откопать какое-нибудь древнее надгробие. И надпись перебить на новую. Как фараоны делали. Был, скажем, Вейнман, а стал Шура Рабкин.
– Костик, это п,ошло. Мне даже умирать перехотелось! Кстати, завтра на кладбище пойдём, если погода хорошая?
– Пойдём, куда ж мы денемся.
Кладбище – отдушина для Шуры и Костика. В солнечные дни они всё время норовили сбежать туда из-под Капиного надзора. Чтобы бродить, как мальчишки, чего-нибудь искать, делать открытия. На кладбище воздух вольности и приключений. Да и не только в этом причина их походов…
Дело в том, что музей заключил договор с кладбищем на составление путеводителя. Этой работой уже второй год занимались Костик и Шура Рабкин.
ЗАКАЗ ОТ ПОХОРОННОГО БЮРО
Всё началось ещё зимой. Рабкин иногда вспоминал, как это было.
Заказ от похоронного бюро свалился на голову вместе со снегопадом – требовалось нанести на план захоронения хоть сколько-нибудь известных соотечественников.
Картирование городского кладбища в такую погоду не радовало, но музейная зарплата мала – и Костик с Рабкиным были рады хоть какой-то подработке.
Летние ботинки чавкали в ледяной каше, мысли нерадостные, чувства – подмороженные.
Фотоаппарат, фляжка с коньяком. Поверх шерстяных носков – полиэтиленовые кульки, но ноги всё равно безнадёжно промокли.
Костик напоминал подержанного Элвиса на последних концертах, когда цветочный венок на шее больше похож на похоронный. Рабкин – белую статую с нахлобученной снежной шапкой.
Зимой после трёх часов дня на кладбище – никого. Только дымок над сторожкой, где ютятся рабочие. Да собаки заходятся в лае.
На памятниках – звёзды, полумесяцы, кресты. Крестов больше. Суровые знаки различий, а закопаны все одинаково.
От главной дорожки до могил расстояние меряется шагами, замёрзшими пальцами ведутся записи в блокноте.
– До участка семьи Брюлловых – восемьдесят шесть шагов, девяносто – до безымянного креста… – бормочет Костик.
Тихо. Тииииихо. Как будто здесь – срединная земля, а по четырём сторонам света – бесконечный снег. И за ним не видно ничего. За этим снегом.
Рабкину подумалось, что и внутри вот так же иногда – занесено и холодно. Белое, на котором не хочется рисовать никакими красками. И чувства уходят под безразличные покровы. До онемения спокойно. И там, на внутреннем кладбище – тоже памятники – с фото, крестами и звёздами, со всем, что положено ушедшим навсегда…
С той зимы они с Костиком повадились ходить на могилы. Шура и Костик решили не только план кладбища